Ларри Нивен - Мошка в зенице Господней [litres]

«Прелесть, – подумал один из охранников, – но какая-то блеклая. Вроде бы должна радоваться, что вырвалась из вонючего лагеря, а по ней не скажешь. – Обливаясь потом, он продолжал размышлять: – А вот она не потеет. Ее высек изо льда лучший скульптор на свете».

Шлюпка оказалась вместительной и вдобавок на две трети пустой. Салли заметила только двух темнокожих мужчин – Бери и его слугу (спутать, кто из них кто, было невозможно) – и четверку парней, которые буквально излучали страх и неприязнь. На спинах их формы красовались эмблемы Нью-Чикаго.

«Новые рекруты», – догадалась Салли.

Она заняла заднее сиденье, не желая ни с кем разговаривать. Адам и Энни тревожно покосились на нее и сели через проход.

Они все понимали.

– Как здорово улететь отсюда, – робко произнесла Энни, но Салли не откликалась.

Она ничего не чувствовала. Вообще ничего.

Это началось, когда в лагерь ворвались десантники. Затем, конечно, вернулся былой комфорт. Появилась вкусная еда, чистая одежда и заодно – уважение окружающих… но ничто теперь уже не трогало Салли. Месяцы, проведенные в лагере, что-то выжгли в ее душе, возможно, навсегда. Впрочем, ее теперь мало что волновало.

Когда Салли Фаулер закончила обучение в Имперском университете Спарты и получила степень магистра антропологии, ей удалось убедить дядю, что ей лучше вместо аспирантуры отправиться в путешествие по Империи, осматривая вновь завоеванные провинции и лично изучая примитивные культуры. Вероятно, она даже сумеет написать книгу!

– А чему я научусь здесь? – с жаром говорила она. – Зато там, за Угольным Мешком, от меня будет хоть какая-то польза.

Мысленно Салли уже видела свое триумфальное возвращение, публикации, научные статьи, и ей казалось, что работать по специальности значительно интереснее, чем праздно ждать заключения брачного союза с каким-нибудь юнцом-аристократом. Конечно, Салли собиралась выйти замуж, но не сейчас. Она хотела жить по собственным законам и служить Империи, не только рожая сыновей, которых позже уничтожат вместе с военными кораблями.

А дядя неожиданно дал свое согласие. Если Салли хочет побольше узнать о людях и не корпеть в лаборатории над вопросами теоретической психологии – пожалуйста, так тому и быть. Младший брат ее отца, Бенджамин Брайт-Фаулер, не унаследовал ничего и добился положения лидера в Сенате лишь благодаря своим способностям. Он не имел своих детей, относился к единственному ребенку брата как к собственной кровной дочери и не хотел, чтобы его любимица Салли походила на девушек, для которых главное – родня и деньги. В итоге Салли вместе с подругой (и, разумеется, со своими неизменными слугами Адамом и Энни) покинула Спарту, готовая изучать примитивные человеческие культуры, которые то и дело обнаруживал Космофлот.

К тому времени некоторые планеты звездолеты не посещали по триста лет, а войны так сократили их население, что вернулось варварство.

По пути к древним колониям они сделали остановку на Нью-Чикаго, чтобы пересесть на другой корабль, и именно тогда на планете и вспыхнул мятеж. Подруга Салли – Дороти – была в тот день за городом. С тех пор ее никто не видел. Гвардейцы Комитета общественной безопасности бесцеремонно выволокли Салли из ее номера в отеле. Конфисковали все ценные вещи девушки и бросили Салли в лагерь.

В первые дни в лагере сохранялся относительный порядок. Имперская знать, гражданская прислуга и солдаты, облаченные в имперскую форму, сделали его безопаснее улиц Нью-Чикаго. Но постепенно аристократов и правительственных чиновников куда-то уводили, причем без возврата, – а число обычных преступников возрастало. К счастью, Адам и Энни каким-то образом отыскали свою хозяйку, да и соседи по палатке были имперскими гражданами, а не уголовниками.

Так она прожила первые дни, потом недели и месяцы в заключении, в нескончаемой черной ночи городского поля Лэнгстона.

Поначалу местопребывание в лагере показалось Салли приключением – пугающим, неприятным и будоражащим нервы.

Но спустя некоторое время ситуация ухудшилась. Все началось с еды: порции пищи урезали и урезали, и в конце концов пленники начали голодать. Затем в лагере и вовсе воцарился хаос. Санитарные нормы не соблюдались, трупы умерших от истощения грудами валялись у ворот, а люди, отвечающие за похороны, похоже, не торопились их забирать.

Это был бесконечный кошмар. А однажды имя Салли попало в список, вывешенный на тех самых лагерных воротах: Комитет общественной безопасности искал ее. Другие заключенные присягнули, что Салли Фаулер умерла, а поскольку охрана редко брала на себя труд проверять подобные заявления, это спасло ее от трагической участи, постигшей других членов правящих семейств.

Когда условия жизни стали совсем невыносимы, Салли нашла в себе новые силы, стремясь подавать пример «сокамерникам» по палатке. Соседи видели в ней вождя, а Адам оказался ее премьер-министром. Если она плакала, все пугались. В те дни – а ей исполнилось двадцать два стандартных года – волосы Салли сбились в колтун, одежда перепачкалась и изодралась, а руки стали шершавыми и грязными. Салли не могла даже забиться в угол и повздыхать. Ей оставалось только терпеть и стараться выживать.

Тогда же в лагере и начали циркулировать слухи об имперских военных кораблях, зависших в небе над черным куполом. А кое-кто утверждал и клялся, что узников уничтожат, если возникнет угроза прорыва. В ответ Салли лишь улыбалась, притворяясь, что не верит глупым байкам.

Притворялась ли она? Может, и нет. Ведь кошмар всегда нереален.

А вскоре в лагерь ворвались и десантники: их возглавлял высокий окровавленный мужчина с манерами придворного и рукой на перевязи. После этого кошмар закончился, и Салли захотела проснуться. Ее вымыли, накормили, одели… но она отчего-то не просыпалась. Душа ее как будто оказалась укутана толстым слоем ваты.

Ускорение сдавило грудную клетку. Тени в кабине стали резкими, четкими. Рекруты Нью-Чикаго столпились возле иллюминаторов, о чем-то возбужденно переговариваясь. Вероятно, корабль уже вышел в космос. Адам и Энни смотрели на Салли с тревогой. До Нью-Чикаго ее слуги были упитанными, даже полными: сейчас их лица осунулись. Салли знала, что Адам и Энни отдавали ей часть своих скудных пайков, однако теперь, несмотря на изможденность, они выглядели лучше хозяйки.

«Я точно разревусь, – подумала она. – Надо погоревать – например, о Дороти. Я надеялась, мне скажут, что Дороти нашли, но нет. Она исчезла – навсегда».

Голос, записанный на пленку, пробормотал что-то непонятное, и все в шлюпке взмыло вверх. «Невесомость», – поняла Салли.

И она поплыла.

Поплыла…