Джек Вэнс - Повелители драконов. Последняя цитадель. Чудотворцы

Благородные обитатели Джанейли с изумлением наблюдали за тем, как вокруг них вырастала все выше грунтовая насыпь – кольцевой вал, напоминавший край вулканического кратера. Лето подходило к концу; в один ненастный день грунт и щебень выступили над парапетами и стали осыпáться на окаймленные колоннадами и аркадами внутренние дворы и площади цитадели: Джанейли угрожало скорое погребение, способное удушить всех находившихся внутри. Именно тогда группа опрометчивых молодых кадетов, окрыленных скорее наступательным порывом, нежели чувством собственного достоинства, вооружилась и бросилась вверх по оползню. Меки заваливали их землей и камнями, но несколько человек добрались до гребня насыпи, где они дрались с ликованием обреченных.

Яростный бой длился пятнадцать минут, земля пропиталась дождем и кровью. На какое-то славное мгновение кадеты очистили от меков гребень насыпи и, если бы большинство их товарищей не погибло под завалом, могло случиться все, что угодно. Но меки перегруппировались и двинулись в атаку. Остались в живых сначала десять кадетов, затем шестеро, четверо, один – и не осталось никого. Меки прошествовали вниз по склону, заполонили зубчатые стены цитадели и с мрачной сосредоточенностью истребили всех внутри. Джанейль, где семьсот лет жили грациозные леди и галантные джентльмены, превратилась в безжизненные руины.

Мек – если рассматривать его как экспонат в музейной витрине – был человекообразным существом, в исходном варианте – уроженцем Девятой планеты Этамина. Его жесткая ржаво-бронзовая шкура отливала металлическим глянцем, словно намасленная или навощенная. Торчавшие у него на затылке и на шее шипы блестели, как золоченые, и на самом деле были покрыты электропроводящей пленкой из медно-хромового сплава. Органы чувств сосредоточились гроздьями там, где у человека расположены уши; физиономия мека – нередко шокировавшая людей, неожиданно встречавшихся с меками в подземных коридорах – представляла собой гофрированную мышцу, рельефом напоминавшую обнаженный человеческий мозг. Его пасть, неровная вертикальная щель в основании «физиономии», стала рудиментарным органом, так как под кожу мека, между лопатками, был вживлен мешок для сиропа; его пищеварительные органы, первоначально извлекавшие питательные вещества из гниющей болотной растительности и кишечнополостных, атрофировались. Как правило, мек не носил никакой одежды, если не считать одеждой рабочий передник или пояс для инструментов, и под яркими солнечными лучами его ржаво-бронзовый покров являл собой поистине роскошное зрелище. Таков был одинокий мек – существо, врожденными способностями не уступавшее человеку и даже, возможно, превосходившее человека, ибо его высокоэффективный мозг функционировал также в качестве радиоприемника. Работающие совместно, кишащие тысячами, меки выглядели не столь достойными восхищения и не такими компетентными – скорее они напоминали гибридов каких-то недолюдей и тараканов.

Некоторые мудрецы – в частности, Д. Р. Джардин из Утросвета и Салонсон из Туанга, считали меков невыразительными флегматичными созданиями, но проницательный Клагхорн из цитадели Хейгдорн утверждал обратное. Эмоции меков, по мнению Клагхорна, отличались от человеческих, и сравнивать их с человеческими можно было лишь в некотором приближении. Длительные прилежные исследования позволили Клагхорну изолировать более дюжины свойственных мекам эмоций.

Несмотря на такое изучение их характеристик, восстание меков явилось полной неожиданностью для всех и поразило Клагхорна, Д. Р. Джардина и Салонсона не в меньшей степени, нежели других. «Почему?» – спрашивал себя каждый. Как могла популяция, покорная на протяжении веков, замыслить массовое убийство, геноцид?

Самая разумная гипотеза была в то же время простейшей: меки ненавидели рабство и людей, лишивших меков их естественной среды обитания. Возражавшие против этой теории заявляли, что ее приверженцы приписывали нечеловеческим организмам человеческие эмоции и соображения, что у меков были все основания испытывать благодарность к джентльменам, освободившим их от условий, преобладавших на Девятой планете Этамина. На что первая группа отвечала вопросом: «Кто из нас теперь приписывает мекам человеческие соображения?» Их противники нередко парировали: «Так как никто ни в чем не может быть уверен, одна экстраполяция ничем не хуже другой».

Цитадель Хейгдорн оседлала вершину черного диоритового утеса, откуда открывался обширный вид на простиравшуюся к югу долину. Хейгдорн был крупнее и величественнее Джанейли – его окружали стены стометровой высоты, длина которых по окружности составляла более полутора километров. Парапеты Хейгдорна нависали в двухстах семидесяти пяти метрах над долиной, а его башни, башенки и дозорные «орлиные гнезда» воспаряли еще ближе к небу. С двух сторон, с востока и запада, утес отвесно обрывался в долину. Северный и южный склоны, не столь крутые, были изборождены ступенчатыми террасами, засаженными виноградными лозами, артишоками, грушевыми и гранатовыми деревьями. Дорога, поднимавшаяся из долины, спирально обвивала утес и выходила из-под арочного портала на центральную площадь. Напротив портала громоздилась огромная Ротонда, а по обеим сторонам Ротонды высились многоэтажные чертоги двадцати восьми родов.

Первоначально цитадель, построенная сразу после возвращения людей на Землю, занимала участок, где теперь находилась площадь. Десятый Хейгдорн, собрав бесчисленное множество смердов и меков, возвел новые стены, после чего снес старую цитадель. С тех пор – вот уже пятьсот лет – здесь обосновались в чертогах двадцать восемь родов.

Под площадью скрывались три служебных яруса – в самом низу стойла и гаражи, выше – мастерские и жилища меков, еще выше – различные хранилища, склады и специализированные помещения: пекарня, пивоварня, лапидарий, арсенал, архив и тому подобное.

Нынешним Хейгдорном, двадцать шестым, был Клагхорн из клана Овервелей. Его избрание явилось сюрпризом для многих, так как джентльмен О. К. Шарль, как его называли раньше, не производил впечатления выдающегося человека. Его элегантность, способности и эрудиция не выходили из ряда вон, он никогда не отличался особой оригинальностью мышления. У этого пропорционально сложенного джентльмена было широкое скуластое лицо с коротким прямым носом, благосклонным высоким лбом и узкими серыми глазами. Как правило, на лице его сохранялось слегка рассеянное выражение – недоброжелатели называли его «бессмысленным»; ему достаточно было, однако, чуть опустить веки и немного нахмурить жесткие светлые брови, чтобы тут же выглядеть упрямым и угрюмым, о чем сам О. К. Шарль, отныне Хейгдорн, даже не догадывался.