Джек Вэнс - Лунная Моль и другие рассказы

Изготовитель масок покосился на Тисселя и, не говоря ни слова, сыграл последовательность аккордов на инструменте, который Тиссель еще никогда не видел: исполнитель сжимал в руке мягкий мешочек, в то время как у него между пальцами торчали три короткие трубки. Когда пальцы почти полностью пережимали трубку, воздух, проталкиваемый через образовавшуюся в трубке щель, производил звук, гнусавым тембром напоминавший гобой. Слух Тисселя был уже достаточно развит для того, чтобы понять две вещи: изготовитель масок мастерски владел этим инструментом и выражал полное отсутствие заинтересованности в разговоре.

Тиссель предпринял еще одну попытку, прилежно перебирая струны страпана. Он пропел: «Для того, кто прибыл с другой планеты, голос соотечественника подобен воде, поливающей засыхающее растение. Тот, кто поспособствует встрече двух таких инопланетян, мог бы почерпнуть удовлетворение, совершив акт милосердия».

Небрежно пощипывая струны своего собственного страпана, изготовитель масок исполнил несколько виртуозных пассажей – за движениями его пальцев невозможно было уследить – и церемонно пропел: «Художник высоко ценит моменты сосредоточения, его не интересует возможность тратить время, обмениваясь банальными фразами с собеседниками не более чем среднего престижа». Тиссель попытался возразить контрапунктической мелодией, но масочных дел мастер заглушил ее несколькими сложными аккордами, значение которых ускользнуло от понимания Тисселя, после чего продолжил: «В лавку заходит некто, явно впервые взявший в руки инструмент несравненной сложности, так как его музыкальные навыки достойны безжалостной критики. Он поет о тоске по родному миру и по общению к себе подобными. Под маской Лунной Моли он притворяется, что обладает непомерным „стракхом“, так как играет на страпане, обращаясь к мастеру-ремесленнику, и распевает презрительно-насмешливым тоном. Утонченный творец художественных произведений игнорирует его провокацию. Он вежливо выбирает ответный инструмент, он не берет на себя никаких обязательств и надеется на то, что незнакомец устанет от своих нелепых притязаний и удалится».

Тиссель взял кив: «Благородный изготовитель масок совершенно неправильно понимает мои…»

Мастер-ремесленник прервал его пение быстрым стаккато, постукивая по резонатору страпана: «Теперь незнакомец позволяет себе высмеивать способность художника понимать ситуацию».

Тиссель принялся раздраженно бренчать на страпане: «Для того, чтобы не перегреться на жаре, я захожу в небольшую, скромную лавку, предлагающую маски. Ремесленник, все еще ошеломленный новизной непривычных для него орудий, подает надежды на дальнейшее развитие навыков. Он прилежно трудится, оттачивая эти навыки – настолько прилежно, что отказывается разговаривать с посетителями, независимо от их потребностей».

Изготовитель масок осторожно отложил стамеску, поднялся на ноги, прошел за ширму и вскоре вернулся в маске из золота и чугуна с украшениями, имитирующими языки пламени над головой. В одной руке у него была скаранья, в другой – ятаган. Блестяще исполнив несколько диких арпеджио, он запел: «Даже художник, достигший высшего мастерства, может приобрести дополнительный „стракх“, убивая морских чудовищ, ночных гостей и наглых бездельников. В данный момент у меня есть такая возможность. Художник согласен отложить нападение не более, чем на десять секунд, потому что наглец носит маску Лунной Моли». Ятаган вихрем закружился в руке владельца лавки.

Тиссель отчаянно ударил по струнам страпана: «Заходил ли в вашу лавку Лесной Гоблин? Ушел ли он в новой маске?»

«Прошло пять секунд!» – пропел изготовитель масок, подчеркивая угрозу маршеобразным пунктирным ритмом.

Тиссель удалился, не находя слов от ярости. Он прошел по площади и остановился на набережной, глядя по сторонам. Сотни мужчин и женщин ходили вдоль причалов или стояли на палубах жилых яхт – на всех были маски, выражавшие их настроение, престиж и особые наклонности, всюду раздавались щебетание струн и звон колокольчиков.

Тиссель не знал, чтó ему делать. Лесной Гоблин исчез. Хаксо Ангмарк безнаказанно разгуливал по Вееру – Тиссель не смог выполнить строжайшие указания Кастеля Кромартена.

У него за спиной послышалось небрежное позвякивание кива: «Мессер Тиссель, Лунная Моль, вы о чем-то глубоко задумались».

Тиссель обернулся – рядом стоял Пещерный Филин в плаще сдержанной черной и серой расцветки. Тиссель узнал эту маску, символизировавшую эрудицию и терпеливое изучение абстрактных идей: Мэтью Кершауль время от времени надевал ее, когда Тиссель приходил к нему брать уроки.

«Доброе утро, мессер Кершауль», – пробормотал Тиссель.

«Как продвигаются ваши занятия? Удалось ли вам одолеть до-четверть-диез-минорные арпеджио на гомапарде? Насколько я помню, вас затрудняли их обращенные интервалы».

«Я практиковался в их исполнении, – мрачно отозвался Тиссель. – Тем не менее все это, скорее всего, бессмысленная потеря времени, так как меня отзовут в Полиполис».

«Даже так? Что случилось?»

Тиссель объяснил ситуацию, возникшую в связи с прибытием Хаксо Ангмарка. Кершауль серьезно кивнул: «Я помню Ангмарка. Его никак нельзя назвать благородным человеком. Тем не менее, он – превосходный музыкант, безупречно справляющийся со сложной аппликатурой и способный быстро учиться игре на новых инструментах». Кершауль задумчиво покручивал козлиную бородку маски Пещерного Филина: «Каковы ваши планы?»

«У меня нет никаких планов, – признался Тиссель, исполнив скорбную музыкальную фразу на киве. – Ничто не позволяет мне узнать, какие маски будет носить Ангмарк – я даже не знаю, как он выглядит без маски. Как я его найду?»

Кершауль продолжал подергивать бородку маски: «Когда-то он предпочитал экзокамбийский цикл – если мне не изменяет память, Ангмарк собрал целую коллекциею масок Обитателей Иного Мира. Конечно, с тех пор его вкусы могли измениться».

«Вот именно! – пожаловался Тиссель. – Ангмарк может пройти в пяти шагах от нас, и я об этом не догадаюсь». Тиссель угрюмо оглянулся в сторону лавки изготовителя масок: «Никто не желает ничего сообщить. Сомневаюсь, что кого-нибудь из местных жителей беспокоит тот факт, что среди них по причалам разгуливает убийца».

«Совершенно верно, – согласился Кершауль. – Сиренезские понятия отличаются от наших».

«У них нет никакого чувства ответственности! – заявил Тиссель. – Они не позаботятся бросить спасательный круг утопающему».

«Вы правы, сиренезы недолюбливают вмешательство, – снова согласился антрополог. – Здесь выше всего ценятся самостоятельность и самодостаточность».