Пол Андерсон - Нелимитированная орбита [Сетевая компиляция из разных изданий]

— Приготовлениями к свадьбе! — прорычал Коффин.

— Свадьбу можно отложить… Если тебе надо идти, — прошептала Джудит.

Свобода подошел к ней, взял ее руки в свои и спросил как можно мягче:

— Ты думаешь, надо?

— Я не знаю. Ты сам должен решить, Ян. — Она высвободила руки. — У меня не хватает духу давать тебе советы.

Джудит вдруг повернулась и вышла из комнаты. Они услышали ее торопливые шаги, удаляющиеся по коридору к спальне.

Свобода рванулся было за ней, потом остановился и посмотрел на незваных гостей.

— Я остаюсь при своем мнении, — бросил он. — Кто из вас осмелится назвать меня трусом?

— Я считаю, что тебе следует еще раз подумать, Ян, — сказал Вулф.

— Вы? Вы так считаете? — изумился Свобода.

Коффин тоже разинул от удивления рот. Оба они воззрились на тучную фигуру на кушетке. Это говорил мэр, который голосовал против погребальных пирамид в год повального мора; который отговорил фермеров от истребления рогатых жучков, убедив их, что лучше понести некоторые убытки при сборе урожая, нежели подвергнуть последующие поколения опасности расплаты за возможное нарушение экологического равновесия; который подкупил Гонзалеса и пригрозил ему судебным иском, чтобы тот отказался от своего неразумного проекта постройки плотины на Туманной речке; который удержал молодого Трегенниса от строительства фабрики стиральных машин (грозившей, по мнению мэра, поглотить слишком много ограниченных ресурсов колонии) тем, что выиграл капитал Трегенниса в покер…

— Я уверен, что шансы вовсе не так уж ничтожны, — заявил Вулф.

Свобода взъерошил волосы. На лбу у него заблестела испарина.

— Я не отказываюсь помочь ребенку в беде, — запротестовал он. — Если бы была хоть какая-то вероятность найти его живым, я бы непременно пошел. Но такой вероятности нет. А у меня жена, и двое моих собственных детей еще маленькие, и… Нет. Мне чертовски жаль. Но в Расщелину я не полезу. Не имею права.

Коффин выдавил из себя:

— Что ж, вижу, вас не переубедить. Надеюсь, вы понимаете, что делаете. — Усталость согнула его плечи тяжким грузом. — Пойдемте, мистер Вулф.

Мэр встал:

— Я бы хотел поговорить с Яном с глазу на глаз, если вы не возражаете. — Вулф взял хозяина под руку, увел его в коридор и закрыл за собою дверь.

Колени у Коффина подогнулись, и он рухнул в кресло. Господи, оказаться бы сейчас в космосе! Голова безвольно упала на спинку кресла; он прикрыл воспаленные, огнем горевшие глаза.

Но слух у него не притупился, даже наоборот. Осознав, что приглушенный голос Вулфа достигает его ушей, Коффин решил встать и отойти подальше. Но у него не было сил. К тому же не имело значения, что скажет Вулф. Теперь уже ничто не имело значения. А голос мэра продолжал журчать:

— Ян, ты должен согласиться. Мне не хочется откладывать свадьбу твоей дочери и еще меньше хочется подвергать опасности твою жизнь. Но ты практически единственный человек, способный спасти мальчика — или найти его тело — и вернуться назад. Ты просто обязан попробовать.

— Ничего я не обязан, — мрачно ответил Ян. — Ты не можешь меня заставить. Общество не имеет права принуждать индивида, за исключением тех случаев, когда опасность угрожает всему обществу. А это не тот случай.

— Но твоя репутация…

— Вздор! Ты сам знаешь: каждый житель Верхней Америки меня поймет. — Свобода начал терять самообладание. — Боже мой, Терон! Отстань от меня! Мы прошли вместе такой долгий путь, мы вместе начинали на Земле проект колонизации… Ты же не хочешь перечеркнуть все одним махом?

— Нет, конечно. Я хочу совсем другого: чтобы ты заработал себе репутацию героя. Помимо чести для твоей семьи и чисто эгоистического удовлетворения, это могло бы оказаться полезным для дела. Рабочих рук у нас, как ты знаешь, не хватает, и хозяин, желающий нанять себе работников, должен быть фигурой популярной. Ты говорил, что хочешь расширить свое предприятие.

— Хочу, но не до такой степени. Терон, мой ответ — "нет", и мне очень больно повторять его вновь и вновь. Иди домой.

Вулф вздохнул:

— Ты сам меня вынуждаешь. Мне совсем не доставляет удовольствия шантажировать людей.

— Что?

— Мне известно про тебя и Хельгу Далквист. Про вашу ночь прошлым летом.

— Что-что? Что ты сказал? Это ложь!

— Спокойно, сынок. Я нем как рыба… в большинстве случаев. Но я могу доказать свое утверждение. Естественно, мне совершенно не хочется причинять боль твоей жене…

— Ты, паршивый жирный слизняк! Это было минутное наваждение! Мы оба напились, и… и ее муж тоже. Для него это будет еще больнее, чем для Джудит. Ты понимаешь? Он хороший парень. Мне больше было стыдно перед ним, чем перед собственной женой. Все вышло как-то нечаянно, мы просто поддались порыву… Хельга и я… Ты будешь держать свою поганую пасть на замке!

— Ну конечно. Если ты согласишься попробовать спасти Дэнни.

Коффин снова попытался встать, на сей раз более успешно. Ему не следовало слушать этот разговор. Он подошел к окну и уставился во мрак, чувствуя, как его переполняет ненависть к Рустаму, презрение к Свободе и осознание своей неизбывной вины.

Дверь за спиной отворилась. В гостиную вошел Свобода, говоря почти весело, чем окончательно поставил Коффина в тупик:

— …и спасибо. Ты настоящий провокатор, но я об этом не очень жалею. — Он сделал паузу. — Я буду у вас за час до восхода солнца, мистер Коффин.

Восточный склон плато Верхняя Америка не спускался вниз полого, как все прочие склоны, а обрывался неприступной крутизной. Километр за километром уходили вниз острые скалы, стометровые осыпи сменялись бездонными пропастями, и так до самых облаков, скрывающих нижние склоны. Только там, где геологические сдвиги раскололи горы и миллионолетняя эрозия выгрызла в них узкие, как раны, ущелья, мог попытаться пройти человек. Некоторые и пытались, но никому еще не удавалось спуститься до самого низа.

На уровне плато Расщелина была шириной около пяти километров. Книзу она расширялась. Хотя Свобода видел это уже не первый раз, он, раздвинув густой карминный кустарник, смотрел вниз с благоговейным трепетом.

Над головой выгнулось шатром предрассветное небо — пурпурное на западе, где последние звездочки мигали над горбом Центавра, голубое в зените, которого достиг уже побледневший Ракш, и почти белое на востоке. За спиной лежало плоскогорье — огромное, темное и тихое; верхушки деревьев вспыхивали изморозью в первых отсветах зари. Из-под ног вниз убегал скалистый обрыв, серо-голубой с красными и желтыми прожилками, с пятнами кустов, как-то умудрившихся вцепиться в него корнями, — убегал все дальше и дальше, до каменистой осыпи, более полого, но тоже уходившей вниз. Прямо впереди не было ничего, кроме морозного воздуха, и лишь приглядевшись, можно было различить на противоположном краю Расщелины высокую скалу и причудливую, бесконечно сложную игру светотени на ее челе. Меч-птица величиной с земного кондора парила вверху, посверкивая стальными перьями.