Отто Мюльберг - Где-то в Конце Времен. Кинороман

– Слишком красиво выпендривался, вот я и подумала, – и мы выпили на мировую.

Оказывается у бедной Полины еще и аллергия на поэтические образы? Будем знать. Но согласитесь, какой же интригующе запущенный случай!

Сам не понимаю, как это случилось, но Полли у меня зависла, потому что я на нее неожиданно и конкретно залип со всеми придыхательными.

Так бывает, сами знаете. Вроде бы и ноги не от ушей, и умна весьма спорно, характер кошмарный, а будоражит так, что мама – не горюй.

Может быть это все потому, что нам всегда было о чем рассказать друг другу, а еще она очень искренне смеялась, когда я валял дурака. Валять дурня в кровати это моя фирменная фишка. Без истерики Бдительного Солдата в Окопе еще не пережила ни одна фемина.

Или потому, что стоило мне увидеть ее грудь, почувствовать ее такую особенную кожу, просто обнять, и я слетал с катушек. Сплошной секс эта гадкая вкусная бабушка Полли.

Мы и опомниться не успели, как прошло дней десять. Нас никто не беспокоил, поначалу частенько проявлялся Лева, удивлялся, качал головой и отчаливал во внешний мир. Потом и он запропал, но мне было не до него.

Мы трахались и разговаривали, я каждый вечер подвозил Полли на Блохе к дверям «Эйфории», а утром забирал ее уставшую и хронически злую. И ни разу не зашел внутрь. Пока она пахала, а я обычно успевал худо-бедно восстановить силы и отбить соцработы.

Конечно думал о папэ где-то раз в сутки, не без того, но всяко назревал то завтрак в постель, то ужин при свечах, а чаще просто немыслимый и чудовищно энергозатратный секс, так что для каких-то активных действий времени просто не оставалось.

Да ладно вам, сам охреневаю.

Зато за это время я поостыл головой, переварил полученную информацию и перестал включать истерика настолько, что когда в мою дверь с таинственным видом постучала Верещагина, я просто усадил ее за стол и приготовился слушать.

Полли была на работе, я молча сервировал стол для полуденного кофе, а Машка сверлила меня каким-то нездоровым взглядом, явно говорящим о том, что у нее на руках был козырный расклад, но вот какого сорта – я понятия не имел.

– Ладно, колись, а то тебя сейчас разорвет от таинственности.

– Помнишь тех больших лысых сиамских близнецов в костюмах? – Машка, якобы вся такая не при делах, вытащила из вазы ромашку и принялась усиленно ее нюхать, мгновенно испачкав нос желтой пыльцой.

– Еще бы. Незабываемая картина.

– Угадай с трех раз, что с ними приключилось?

– Понятия не имею. Прилюдно сделали обрезание, чтобы стать ортодоксальными евреями?

– Сколько тебя можно просить быть серьезнее, Бадендорф? Это, между прочим, тебя касается напрямую. Так что с ними?

– Не знаю, Маш, и знать не хочу, честное слово. Наверное давно улетели, или их сгребли паладины.

– Частично ты прав. А вот насколько, это надо еще проверить. Кстати, от тебя нужна одна услуга, Виллечка.

– Для тебя – все что угодно.

– Это не для меня, а для тебя самого.

– Да что ты темнишь, давай начистоту, чего ты там откопала? – Я стал терять терпение.

– Потерпишь, не в сказку попал. Сам попал и нас с Питом втянул.

– Ну, извини, сама знаешь, я не со зла.

– Да ладно, зато жизнь стала интереснее. Кстати, ты еще с этой русской барменшей живешь, которая из двадцатки?

– Ну да. А что такое?

– Очень хорошо. Расспроси ее для начала, что такое спецслужбы, и как они осуществляли внутренний мониторинг, а завтра утром ко мне в девять, как штык. Будем разгребать огромную кучу дерьма и проверять гипотезы.

– Как скажешь, – я, как всегда, ничего из сказанного не понял и на всякий случай начал готовиться к сюрпризам.

Уже на пороге Машка вдруг обернулась, обняла меня, коснулась губами уха так, что у меня забилось сердце, и очень тихо прошептала:

– Только никому не верь, Вилли. Ни-ко-му, понял?

Хлопнула дверью и уцокала по переулку, оставив меня стоять с разинутой пастью, эрекцией и пульсом под двести, зараза.

К Верещагиной я пришел ни свет, ни заря, не выспавшийся и злой, как собака.

Машенция, как ни странно, уже была на ногах, мало того, уже приготовила завтрак и теперь азартно серфила сеть.

– О, Вилли! А я-то думала, что ты опять протрахаешься до полудня. Ну, что, спросил?

– Ага, как же. Прикинь, как только Полли услышала, что ты ко мне заходила, пока ее нет дома, закатила такое представление, что я теперь реально сомневаюсь в ее психическом здоровье. У нее просто разом всю крышу снесло и закинуло на Юпитер. Пять часов орала нон-стоп, вся аж пунцовая, нос распухший, красный, как свекла, слезы ручьями, расхреначила всю бьющуюся посуду. Причем никаких мотиваций, только не требующий ответа вопрос-утверждение «Ты ее трахал?!». Под конец дала мне в морду со всей дури, хлопнула дверью и свалила в четыре ночи.

Верещагина хохотала так, что аж упала на диван и забила копытцами в воздухе.

– Вилли, это называется ревностью! Статья, между прочим.

– Да знаю я. Под конец уже еле сдерживался, чтобы не скормить ее паладинам, но жалко стало дуру. Упекут же, а она и так на все голову обиженная.

– Доложишь в ПСС?

– Нет, наверное. Но только если она будет держаться от меня подальше.

– В принципе она сейчас сидит на диване в своей конуре и ждет, что ты прибежишь к ней на коленях с извинениями и цветами.

– Ага. Непременно. С чего бы это мне поощрять психические паталогии?

– Что, и никаких больше шуры-муры с транстаймершами?

– Ни за что. Это был форменный абзац.

– Интересно, надолго ли?

– Отстань, Верещагина, прошу тебя, и так тошно. Расскажи лучше мне про теорию мирового заговора, или что там у тебя.

– О, ты решил с горя заняться делом? Посмотрим, на что ты способен. Падай, – она ткнула пальцем в пуфик на полу.

Я послушно плюхнулся, стараясь изо всех сил не заглядывать Машке под халат.

– Пока ты пытался сдохнуть от истощения на клинической психопатке, я решила отыскать баалитов по камерам слежения, а заодно выяснить, все ли так гладко с нашим правом на получение любой информации.

– И?

– Городские камеры выведены на один портал и оснащены просто фантастически комфортным интерфейсом, сканером и сравнительным софтом. 1:0 в пользу ПСС.

– Не уверен, что после всего случившегося баалиты вот так вот запросто будут разгуливать по скверам.

– Разумеется, я их там и не нашла.

– Ну и спросила бы меня. Они окопались в промышленной зоне. Там ни камер, ни паладинов.

Верещагина сурово пнула меня в лоб самой прекрасной пяткой на свете.

– Мог бы сказать и раньше, барон недоделанный.

– А откуда я знал, что ты променяешь амплуа клубной дивы на невостребованную профессию следователя по особо опасным делам?

– Все равно мог бы сказать.