Отто Мюльберг - Где-то в Конце Времен. Кинороман

Спириту явно было не тридцать. Я вспомнил его унылую морду на фотографиях времен запуска Молоха. Что-то везет мне на доисторических животных последнее время, не к добру.

– А теперь?

– Это – единственная в Левиафанитской Теократии государственная тайна, Вилли.

– У нас запрещены государственные тайны.

Спирит немного ожил. Чувство юмора еще не покинуло тело ископаемого.

– И теперь – тоже.

Вот те на.

– Я правильно понял? У нашего запредельно навороченного, самовосстанавливающегося, всеведущего и граничащего с божественностью Молоха до сих пор есть системные администраторы?

– Один-то точно имеется, – Спирит самодовольно развалился на пуфике и развел руками, вот, мол, я. Аплодируйте.

– И чем ты сейчас для него занимаешься?

Лицо Спирита снова стало скучным и унылым, как будто в человеке взяли и выключили лампочку.

– Пишу ему компьютерные игрушки.

Жаль, что поганое настроение нельзя утопить во Влтаве. Выкорчевать из мостовой булыжник, привязать на шею депрессии да и скинуть горемычную с моста прямо в зеленоватую воду, купленную за семьдесят тонн чистой платины у Чехии через десять лет после провозглашения Ультиматума. Оставались только дедовские методы, и я спрятался от всех на широченном лонжероне моста с видом на набережную втроем с бутылкой и эником. Мы оплакивали безвременно покинувшего нас беззаботного Вилли фон Бадендорфа, немножечко свинтуса, но очень неплохого где-то в душе парня, по мановению пальца Бабки Ежки превратившегося в меня сегодняшнего, унылого и страдающего от кризиса самооценки.

Чего-чего, а свою непроходимую тупость я во Влтаве бы топить не стал. Я люблю эту искусственную реку с настоящей пражской водой, но если бросить в нее мою отупь, то бедняжка выйдет из берегов и затопит половину города к чертовой матери. Я это отлично понимал. Еще я понимал, что Пит намного умнее меня. Именно поэтому Машкины длинные ноги никогда не будут лежать у меня на плечах. Это-то я вкурил вообще на раз.

А вот всего остального я не догонял, хотя все причины и следствия видел собственными глазами с критически близкой дистанции.

Скажу вам по секрету, но ни что не оскорбляет меня больше, чем осознание собственной ограниченности, поэтому я, нынешний Вилли фон Бадендорф, злобно вращая глазами, поглощал Black Label и, яростно скрипя зубами, хрустел таблетками эника в надежде на хоть какое-нибудь чудо.

Чуда не случилось, но хоть настроение улучшилось настолько, что я смог время от времени глазеть по сторонам.

Тем временем по набережной, абсолютно игнорируя сложность мирового устройства, гуляли сотни счастливых людей. С ленцой потягивая горячий глинтвейн и грог из огромных керамических кружек, стайка пожилых жителей центра отбивала социалку, полируя на автоуборщиках и без того сверкающий булыжник мостовой. На скамеечке, по соседству с двумя солидными ортодоксальными евреями, приютились школьницы из ближайшей интернатуры, вооруженные до зубов мольбертами и цинковыми тюбиками с акварелью. Они азартно зарисовывали окружающий жизнерадостный хаос, время от времени в запале засовывая кисточку в рот, от чего у почти каждой губки приобрели весьма экзотический по цветовой гамме окрас. Мимо них бесконечной чередой катились моники и дуо, на которых жители Нью-Праги всех возрастов спешили по самым разным, но безусловно чрезвычайно важным делам. Особенное внимание привлекал молочно белый квадрик, минут пятнадцать недвусмысленно раскачивающийся на месте с плотно задвинутыми шторками. Потом его дверцы распахнулись… Ну как же это возможно, чтобы я пришел грустить на набережную и не встретил парочку знакомых?

Сияя античной бронзой искусственного загара, из квадрика поступью командора, только что одной левой ухлопавшего насмерть Дона Гуана, ступила Анна Микель, сверхновая телезвезда, круглая дура и мой беспробудный друг. За ней из кабинки вытек утомленный, но счастливый пастор Коллинз. Ясное дело, что здороваться с ними я не побежал, тем более, что и помимо Микель на набережной было предостаточно привлекательных девочек любой возрастной группы.

Да что и говорить, в принципе мой распрекрасный папэ должен быть вполне доволен делом рук своих, потому что мир, который он так хотел создать и благоустроить, получился вполне себе прекрасным и очень комфортабельным как для всех, так и для каждого. Хотя кто знает, какую цену приходится прямо сейчас платить за это Гюнтеру фон Бадендорфу, но зная немного уже его мятежную натуру, он наверняка платит ее без лишних слов с циничной кривоватой улыбкой на заросшей недельной щетиной физиономии.

Я откинулся на спину, и уже с высоты своего стального ложа гордо оглядел окрестности. А что, я тоже фон Бадендорф, стало быть прямой и единственный наследник гордого замысла, так кому еще, как не мне?

Жаль только, что папэ не удосужился посвятить меня в подробности, но тут я сам виноват – столько лет бортовал предка.

Мод меня побери… Я хлопнул себя по глупому лбу и на удаленных влез к себе в компьютер, чтобы проверить список книг, любезно навязанных мне к прочтению адептом Илаем.

Так я и думал. Промахиваясь в суматохе мимо цифр, я набрал номер Левы.

– Ты чем сейчас занят, инспектор?

– Я вас умоляю, Вилли, да ничем, трещу по мобилю с одним безнадежным гоем. А вы что-то имеете мне предложить?

– Романтический ужин при свечах, водка и шиксы. А без вас, рабе, этот праздник жизни будет лишен основного блюда.

– Я никогда не подписывался наделать тебе фаршированного судака, Вилли. Даже под водку.

– Я имел ввиду занимательную беседу.

– А шиксы красивые?

– Для тебя – любые. Сам выберешь, у меня картотека на пару терабайт таких красоток, закачаешься.

– Хм. В тебя что, опять стреляли, что ты так расщедрился?

– Неа. Поднимай выше, кажись я понял, на какой карте искать Море Соломона.

– Ой, да что вы говорите? – В голосе Левы читалось глубокое сомнение в моих умственных способностях, – может мне тогда сразу и компас прихватить?

– Нет, только свою голову. Я же прогульщик, а ты – отличник, так что мне явно придется чем-то проставиться.

– Ладно, уговорил. Только шикс не надо. Я своих приведу.

– Вилли, а почему ты так уверен, что папэ оставил тебе скрытое послание?

Лева олицетворял собой скепсис. Он сидел с чашкой чая на тахте, Брунька лежала у него на коленях и трещала так, что стены тряслись. На кухне гремела посуда, это приведенная Флямом модочка-брюнетка без имени сноровисто стряпала фаршированного судака. Ее подруга Кейт (тоже модка, но блондинка) по уши залезла в сеть и нам абсолютно не мешала.

– Я уверен на все сто по трем причинам.