Андрей Анисимов - Клуб Любителей Фантастики, 2019

Мы искали — и не находили свой родной мир, не видели в твоих пейзажах ни капельки росы, ни единого листочка нашей родной планеты. Много тысяч лет мы погибали среди твоих потрясающих миров, утаскивая за собой и тебя, наш временный дом.

Мы бы с удовольствием остались с тобой и помогли разобраться с последствиями неудавшегося эксперимента нашей безумной расы. По стальные остроносые птицы не ждут своих хозяев, и мы улетаем. Наверное, Земля, ты нас никогда не простишь.

И всё-таки — прощай!

Мы уверены, что ты справишься. Атомные электростанции отключены, пластик сожжён в специальных печах, бензин разложен до низшей неорганики. А в наших бетонных постройках получатся прекрасные гнёзда и берлоги для твоих коренных жителей. В подвалах поселятся норные лисы и барсуки, автостоянки зарастут непроходимыми травами, а самые большие фургоны и грузовики оплетут дикие цветущие лианы, и по ним будут бегать, весело перекликаясь, наши мнимые «предки» — мартышки и макаки. И ты довольно и шумно вздохнёшь своими многочисленными лесами и океанами, облегчённо проводив странных чуждых твоему миру печальных существ.

Дорогая Земля!

Ты уже сжалась в далёкую зеленоватую точку, скрылась за мириадами других звёзд и планет. 11аверное, ты уже нас не услышишь.

И всё-таки — прощай!

…А мы возвращаемся Домой. Туда, где с высокого сиреневого неба тускло светит маленькая белая звезда. Туда, где на песчаных берегах огромные камни оплетены дикими гибкими лианами, а у их подножия тихо плещутся воды тёплых глубоких рек. Туда, где мы, подобно нашим предкам, будем строить красивые куполообразные пол у под водные города. Туда, где в приятных водах будут плескаться наши дети, стройные, со светло-голубой тонкой кожей и потрясающими горящими в полумраке янтарными глазами — точные копии не нас, а тех, кто пришёл за нами по звёздным дорогам на огромных птицах-кораблях.

Мы возвращаемся Домой. Дорогая Земля, спасибо тебе за то, что приняла чужих сирот Галактики и вырастила как собственных детей. Несчастных, опасных и глупых, но своих. Прости, что не усвоили те мудрые уроки гармонии и мира, которыми ты так щедро одаривала нас в течение стольких лет, и которые мы, ослеплённые неведомым желанием попасть домой, так и не усвоили. Но уже мало что можно изменить. Мы улетаем, и в ушах отдаётся далёкий металлический пульс чужих своих кораблей. Мы улетаем, и уже вряд ли вернёмся назад. Мы улетаем, постепенно просыпаясь из того жуткого сна, в который попали не по своей и не но твоей вине. По ничьей вине. Дорогая Земля!

Мы уходим, не прощаясь.

…И всё-таки — прощай!.. ТМ

Жукова Анастасия

Нашему самому юному автору 16 лет. Москвичка, учится в 10-м классе, профиль — литературно-английский. Планирует стать международным журналистом и, возможно, учёным (хотела бы совмещать). Увлекается английским, химией и физикой. Занимается спортом и танцует. Пишет рассказы, рисует, любит хорошую музыку, очень ценит время, проведённое с друзьями и своей семьёй.

Стремится достигать своих целей и находить во всём положительные стороны. Уверена, что люди способны создать достойное будущее, гармоничное и разумное, где каждый сможет реализовать себя на благо других. Сторонник защиты и сохранения экологии. Поддерживает Грету Тунберг, ровесницу из Швеции, в её борьбе за экобезопасность будущего.

техника — молодёжи | № 12 (1043) 2019

Я стоял в толпе, одинокий, как и всегда, и смотрел на него, на это юное лицо с почти совершенными чертами, и слышал первую песнь. Песнь Приветствия. Наш новый Император, так вот ты каков… Тебе всего лишь пятнадцать, и ты никогда до этой минуты не видел нашего мира своими глазами.

Он, одетый в чёрное и золотое, возвышался сейчас высоко над толпою, на изящной трибуне, украшенной перемигивающимися самоцветами следящих систем, почти парящей в воздухе на тонких паучьих лапках из сверхпрочных сплавов, — и он поднял в жесте приветствия тонкую руку, раскрыв множеству глаз ладонь, помеченную татуировкой со знаком Высшей Церкви. И мгновением позже вся масса людей, заполнивших в этот час площадь Коронации, пришла в движение и в едином порыве взревела. В воздух полетели мириады блёсток крошечных светодиодов, опускающихся затем к земле тихо, подобно легчайшему пуху. Кое-кто замахал высоко поднятым пирофакелом, и в вечернем небе разрослись цветы лазерной анимации, а чуть ниже, под ними, пронеслись, по-птичьи закладывая виражи, стаи снимающих происходящее дронов. Пожалуй, лишь я один стоял, скрестив руки на груди и не издавая ни звука, по на меня никто не обращал ни малейшего внимания, — все взоры были прикованы к тому, кто находился сейчас на невесомом мостике трибуны. Песнь Приветствия зазвучала громче, подобралась к кульминационной части, заполнив всё пространство переплетениями синтезированных тембров, и Император несмело улыбнулся, обводя взглядом раскинувшееся перед ним людское морс.

Тягучий мрачный хор затянул вторую песнь, Песнь Воспоминания. Люди замолкли, а на их вживлённые прямо в мозг модули связи стала поступать трёхмерная видеокартина. Печальные кадры, знакомые каждому ещё с базовой ступени школы. Кадры, на которых была запечатлена сама боль нашего мира. И сейчас я тоже вместе с остальными видел руины городов, опалённые жаром Последней Войны. Где-то там, в прошлом, которое уже нам никогда не вернуть, был и мой родной город… Тогда он ещё назывался Санкт-Петербургом, бессмысленное ныне имя, — и мне было не узнать его здесь, на видео. Я помнил его совсем другим, живым, а потом… Потом мой город умер, навсегда, а я — почти умер вместе с ним… Я смотрел на сожжённые световым излучением леса — обширные чёрные мёртвые пространства. Лишь изредка искривлёнными короткими пальцами, уставленными в равнодушное небо, торчали посреди них остовы уцелевших неживых деревьев. Смотрел на попытки выживших захоронить в огромных братских могилах неисчислимое множество трупов — мера необходимая, но едва ли посильная для ослабленных людей. Смотрел на умирающих от лучевой болезни детей, лежащих на сооруженных на скорую руку нарах в палатах убежищ… Слишком много страха было в их глазах, страха перед будущим, и собравшиеся на площади люди, рождённые в основном уже после войны, заглянули сейчас в эти глаза, и многие зарыдали. А я не плакал. Потому что выплакал все свои слёзы ещё в те времена.

И тогда откуда-то, в основном справа от меня, диссонируя с тихим шелестом множества всхлипов, раздались серии резких, как щелчки бичей, хлопков, а трибуна внезапно укрылась полупрозрачным голубым куполом, на котором заплясал во множестве разноцветных всполохов огонь аннигиляции. Треск нарастал, в нём слышался какой-то странный рисунок, своя неестественная полиритмия, — и вдруг оборвался. Потому что с площадок по сторонам трибуны вспорхнули вверх, подобно пчёлам, рои боевых дронов и устремились к пришедшей в беспорядочное движение толпе. Выискивая в ней кого-то, преследуя, нагоняя… Глупцы. Они надеялись, что, подобравшись к нему поближе, смогут пулями остановить неизбежное, смогут убить его быстрее, чем отреагирует автоматика. Безумцы… Чего было больше в этом поступке — отчаяния, безнадёжности или звериной жажды сохранить крохи своей тайной власти, подобно вцепившемуся в случайно найденный кусок гниющего мяса издыхающему от голода волку?