Георгий Бальдыш - Белый камень Эрдени

- Ты кому-нибудь когда-нибудь протягивала губы или руки, чтобы обнять?-спросил я, слегка уязвленный.

- Никому.-И объяснила: -Мне важно быть убежденной, что я не выпросила любовь, как подаяние.

Я хотел понять ее и поверить. У меня самого было что-то подобное-я тоже не любил навязывать своей любви.

Она заправила распавшиеся волосы за уши, по лицу ее бежала огненная рябь, бровь ее серповидно напряглась:

- Женщины бегут от любви, чтобы поверить в нее.

- Но, может быть, пора мне поверить?..

Она пожала плечами и как-то странно посмотрела вбок. Вынула шпилькой из мундштука остатки пепла.

- Я не знаю… Я не верю, что я тебе буду нужна, как только… Ты все ждешь от меня чего-то, чего-то сверхъестественного, на что я, наверное, неспособна. Чего-то ждешь, требуешь, И даже не замечаешь, как ты деспотичен…

- Это я-то? Который дает тебе полную свободу?

- А может быть, мне не нужна эта свобода? Ты хочешь, чтобы я совсем растворилась в тебе… Я я так порядочная обезьяна - я становлюсь тем, с кем нахожусь…

И вообще… У нас в театре уборщица беременная ходит, и я вдруг замечаю, что начинаю, как она, ходить - живот вперед, спина прямая, боюсь столкнуться с идущими навстречу. Черт знает что…

- Значит, ты гениальная актриса.

- Тебя бы к нам главрежем,- улыбнулась примиряюще.

Лика опять закурила, а я поставил разогреваться тушенку.

- Кто это тебе такой мундштук подарил? - спросил я.

- Лео. На рождение. Разве ты не помнишь? Деревянную пепельницу я мундштук-из Закарпатья привез.

- Он хорошо изучил твой вкус,-сказал я весело.

- Да уж не в пример некоторым, которые считают, что знают меня насквозь,-сказала она тоже с веселой, задиристой ноткой.

Мы поужинали прямо из консервных банок, и Лика вдруг заспешила. Сказала, что с утренними поездами неудобно, можно опоздать. А я-то думал, она останется ночевать. Насчет поездов-это была плохо придуманная неправда. Если бы ей хотелось быть со мной, как мне с ней!

Наверно, в этот вечер я впервые почувствовал, что Лика ускользает от меня. Был даже порыв - бросить все, ехать вслед за ней, быть с ней, только бы быть с ней!

Но я остался со своим мышем.

Я похоронил его утром со всеми почестями - гражданской панихидой,- которая выражалась в мысленной речи в его честь. На бугорок я положил камень.

Лика открыла дверь, немножко отпрянула, глаза ее расширились. (Я все-таки поехал к ней дня через два.)

- Вот честно - не ожидала,

- Не рада?

- Глупый.- Распахнула мое пальто, ткнулась лицом в грудь, посмотрела снизу вверх, держась за лацканы. Когда она так смотрела, было в ней всегда молитвенное, добренькое-добренькое.-Фу! Мокрый.-Отряхнула кисти рук.-Ты не представляешь, как это здорово, что ты приехал. Просто я, правда, тебя не ожидала и внутренне не подготовилась - как будто срочный ввод без репетиции, прости за профессионализм. И за правду! Я просто вся была занята иным, и ты меня застал врасплох - как будто я не причесана.

- Так и не научилась быть со мной естественной.

- Но и ты-тоже.-Она открыла дверь в комнату, повернулась на одной ножке, приглашая меня войти. Я задержался, пропуская ее вперед.

Стол был застлан газетами, под которыми ощущались вогнутости и выпуклости.

- Я тебя сейчас буду кормить… Ты никуда не спешишь? - Она посмотрела на меня с затаенным ожиданием, как будто хотела, чтобы я куда-нибудь спешил.- У меня все по-холостяцки. Прости уж,- сказала она, откидывая газеты и раскрывая залежи на столе. Тут были открытые коробки шпрот и сардин, латка с недоеденной тушенкой, плетеная корзиночка с хлебом, надкусанный эклер, кувшинчик со сливками. Она попробовала пальцем кофеварку.- Еще теплый. Иди умойся… Нет охоты прибираться: поздно придешь, а утром - каждый день репетиции, перед выпуском. Одна. Раза два был Лео. И все.

Она пользовалась этим правом быть искренней и рассказывать мне все. И я был рад этому и с благодарностью принимал ее признания. В этом мне чудилась даже какаято прочность нашей любви. И все же мне не верилось сейчас, что она совсем откровенна, А самое неприятное - игра в откровенность. Это уж хуже лжи и хуже воровства.

Умылся. Сел, налил себе кофе и сливок. Подумал: она ведь никогда не пьет со сливками - только черный.

- Ты пьешь теперь со сливками?-И пожалел, как будто шантажировал. Она покраснела.

- Нет. Это Лео. Как раз сегодня утром был Лео.

Когда она сказала "раза два был",-за этим звучало-был вообще, но не вот только же. А может быть, и ночью был? Да что это я - ревную? Нет, не хочу лжи. Мне кажется, я мог бы простить, если что и было между ними, но мне нужна только правда? Как же: сам говорил, что она имеет право и не сказать всего, если… чтобы не травмировать…

- Утром забежал, принес сливки и эклеры, говорит: знаю, будешь угощать кофе, на большее ты не способна, а я эту горечь не переношу. Он ведь сладкоежка. Это, конечно, смешно - в таком агроманном мужчине. Но он… большой ребенок.

- Ты уже говорила об этом.

- О чем?

- Ну, что он большой ребенок.

- Не придирайся. Ты несправедлив к нему…

Она стояла перед зеркалом, подводя голубым веки.

И только сейчас я понял, что она куда-то собиралась: ее плотно облегало дымчатое платье с широким стожим воротом. . Волосы схвачены заколками. Она распустила их, откинула на одну сторону, закусив заколки, и каштановая волна упала на плечо.

- Отращиваю! Знаешь, я вняла твоему совету - готовлю Офелию. Покажусь художественному совету. Что я теряю?!

- Ты молодец,- вдруг обрадовался я, кажется, поверив всему, что она говорила. Я хотел спросить, куда она собралась, но она взяла в горсть заколки и, прибирая волосы, опередила меня:

- Ты надолго?

Этот внезапный, как пуля из-за угла, вопрос, сбил меня с толку, мне показалось, что я мешаю каким-то ее планам.

- Да нет… заскочил… повидать.. Вообще, нужно бежать. Много всякого…

- Ну вот всегда ты…- Мне показалось - она вздохнула с облегчением.- Подойди ко мне!

Она вынула из сумочки платочек, обтерла мне губы,

- Ты только знай… что бы ни случилось между нами, ты мне всегда будешь нужен. Ты - главное в моей жизни!.. Даже если ты меня бросишь… не сейчас, так потом… я приползу к тебе на брюхе, как кошка.

Она смотрела на меня серьезно и даже трагично, и глубоко в зрачках ее стыло смятение.

- Но почему ты сейчас… вдруг мне говоришь об этом?..

- Но это правда. Просто мне подумалось: ты - главное!

"Ты - главное" -такая клятва была, конечно, если и не убедительна, то приятна…

- Дим.

- Да.

- Если я тебя очень попрошу. Очень.

- Что? - Я очнулся от какой-то глухоты.

- Сейчас, что бы тебя ни держало, пойдем со мной… Не спрашивай - куда,- опередила она мой вопрос.- Пожалуйста. Мне это очень важно! Я уже опаздываю.

- Но, может быть, совсем не обязательно, чтобы я шел? Я не входил в твои планы?