Игорь Дубов - Куси, Савка, куси!

Свирь собрался, словно перед прыжком.

– А вот скажи, дед… – неторопливо начал он, насыщая голос добротой.

И замер. Стоявшие вокруг вдруг поскучнели и с гаснущими лицами стали медленно разбредаться по местам.

«Гипноизлучатель! – пронеслось в голове у Свиря. – Господи ты боже мой!»

И остановившееся сердце, вздрогнув, больно забилось о ребра в образовавшейся пустоте – словно после мучительного бесконечного марафона он наконец передал бежать. Да так оно и было: он порвал ленточку и теперь шел, со свистом втягивая воздух пересохшими легкими. И огромное пылающее солнце Аустерлица жгло ему спину. Он добежал. Он нашел их! И все же это был не конец.

У нас в службе сотни отличных парней, – сказал Ямакава при первой встрече. У него было морщинистое лицо старой черепахи и аристократически ироничный взгляд. – Более выносливых. Более гибких, лучше подготовленных. А пойдешь ты. Мы не знаем ни кто они, ни откуда. Мы не знаем даже, как они выглядят. Мы немного разобрались в их психологии и физиологии, но, по существу, мы ничего не знаем о них. Потому инструкции вряд ли помогут. Решать придется на месте, не раздумывая. И мы посылаем космопсихолога, исходя из того, что он быстрее других поймет Малыша. И быстрее примет решение.

Ямакава строил фразы необычно жестко для японца, и Свирь тогда удивился этому.

Ваша группа работала на «Целесте», вы доказывали, что психически Летучие нам идентичны, это вообще, – Ямакава скептически покрутил пальцами в воздухе, – ваш исходный концепт. Но даже если так, сможешь ли ты быстро определить, с чем они пришли? Вот тебе первая задача. И понять это придется в считанные секунды…

Юноша смотрел на Свиря, не понимая, почему этот горбун оказался резистентным и не идет прочь. И даже старик поворотил лицо. Судя по всему, он все же видел сквозь веки.

Молчание сгущалось, наливалось угрозой. Ситуация выходила из-под контроля, и Свирь почувствовал, что Летучие сейчас встанут и уйдут. Еще мгновение – я будет поздно. И тогда не то, что броситься за ними окликнуть – неизвестно, чем кончится. Вплоть до огня бластеров в упор.

Уверенные в исходе Летучие раскрыли себя и ошиблись. Они не понимали, в чем тут дело, но даже самый незначительный просчет мог оказаться для них роковым. И поэтому им надо было – как минимум – уходить. Уходить любой ценой. А он должен был сидеть я глядеть им вслед.

Его тоже занесло на этом вираже. Теперь земля вздымалась перед глазами и проваливалась вниз, готовая смять его, словно бумажку, и требовалось реагировать, не задумываясь, точно и быстро, делать, наконец то самое – правильное и нужное, а он не знал – что. Казалось, все возможные ситуации проиграли они до этого с Малышом, а вот гипноизлучателя предвидеть все же не смогли.

– Не шевелись, – неуверенно бормотал Малыш. – Глаза – вниз. Выход на прямой…

– Постойте… – устало попросил Свирь.

И умолк, рассматривая свои руки, лежащие на столе Он интуитивно выбрал единственно верную интонация и это было хорошо.

Теперь, зная наверняка, что перед ним Летучие, и имея право на прямой контакт, можно было, наверное запустить другой, более открытый вариант. Но он дума о «Схеме», готовился к «Схеме» и перестраиваться н было ни времени, ни сил.

– Глядите!

Спокойным, скупым, чуточку актерским жестом Свирь сдвинул миски и столы, разгреб объедки, обнажив грязный стол. Ему приходилось чрезвычайно точно выбирать движения и слова. Летучие должны были увидеть за ними именно то, что он хотел передать. Второй попытки у него уже не будет.

Не торопясь и не глядя на Летучих, он вычерчивал за размякшей черной столешнице ручкой деревянной ножки концентрические круги и, начертив девятый, становился. Потом подумал и добавил точку в центре.

– Все, – сказал он и, не удержавшись, нервно глотнул.

И словно лопнула невидимая мембрана – в уши ворвался знакомый, качающийся, истерзанный криками кабацкий гул. Осторожно смахнув капли пота с бровей, Свирь огляделся. Все было по-прежнему. И даже Третьяк, сидевший теперь на старом месте, так же, как полчаса назад, плакал, пусто глядя перед собой.

– Малыш, – позвал Свирь, – дай анализ.

– Все в порядке, – сказал Малыш.

– А теперь что?

– Теперь жди.

– Ты одобряешь?

– Одобряю!

«Чертова кукла! – подумал Свирь. – Железный ящик! Он одобряет! Знал бы ты – сколько мне это стоило. И будет стоить…»

Малыш не реагировал. Он мог контролировать и советовать, а обижаться он не умел. Свирь поднял глаза и посмотрел на Летучих.

– Что ты видишь, сыне? – спросил старик, и Свирь сразу отметил минусы этой стратегии. Она выявляла их (суверенность в ситуации и в себе. Видимо, на «Целесте» тоже пришли в замешательство, и корабельный центр не мог достоверно оценить происходящее. Если, конечно, у них была какая-то связь с кораблем.

– Девять кругов, дедушка. Друг в друге.

Это был еще один просчет. Обычный человек не стал бы сейчас считать круги. Но Летучим было не до тонкостей. Их надежды на контакт уже успели рассыпаться в пыль, а теперь им предстояло решиться поверить в возможное. Наконец старик разлепил губы.

– Так что хотел ты поведать нам, добрый человек? -произнес он.

Внутренняя дрожь вдруг ушла, словно воздух из вспоротого скафандра. И тело обмякло. И неказистые рябые лица Летучих как-то разом стали родными и близкими. Только творить он почему-то не мог.

– Выйдем, что ль, – выдохнул он, чувствуя, как безудержная улыбка нелепо раздирает рот. – Тут дух тяжелой.

«Этот день… – думал он. – Кто бы мог подумать! Этот день…»

А день был хорош. Не по-московски жаркий, он уже набрал силу, звеня и искрясь бликами и голосами. И распирающий грудь воздух был чистый и сладкий, словно в полете на рассвете. И только землю еще качало, как палубу корабля. Все кончилось, Долгие ночи, гонка за фантомами, изматывающая пустота ожидания…

– Ну, здравствуйте, – сказал Свирь, пытаясь овладеть лицом. – Будем знатца. Я – сантер Свиридов. Из грядущего…

Маленькими смерчами кружилась пыль на площади, ваганили ни берегу Неглинной полупьяные скоморохи, и на недавно подновленной стене Кремля, между башнями, еще не украшенными островерхими шатрами, красными пешками торчали кафтаны стрелецкого караула.

Здесь, на истоптанном и заплеванном, ничем не отличающемся от других, невзрачном пятачке земли, молча стояли, глядя друг на друга, пробившиеся ради этого мига сквозь непостижимые бездны пространства и времени, заставившие себя дойти, доползти, дотянуться до этого пятачка, чтобы здесь, наконец, сцепить пальцы своих цивилизаций, слепой звездолетчик с поводырем в рваном сермяжном рубище и нескладный горбатый сантер, машинально одергивающий полы шутовского малиново-лазоревою кафтана. Они вынесли все и теперь стояли рядом, чувствуя, как медленно уходит напряжение последних минут – минут, потребовавших от них всей отваги, накопленной за долгие годы схватки с неведомым.