Сергей Королев - Тайная история человечества

Видимо, пехотинец все-таки отключился на несколько секунд. Оба серокожих карлика стояли над телом свежепрожаренного инопланетянина. Тот, что недавно держал черную коробочку, обследовал фиолетовую тушку. Второй, стоя вполоборота, похоже, делал доклад, надиктовывая что-то в коммутатор. Том скосил глаза, пытаясь рассмотреть, далеко ли отлетел пистолет. Стараясь не привлекать внимания, землянин осторожно протянул руку и схватил уже ощутимо нагревшуюся ребристую рукоять. Хорошо, что у мелких гуманоидов такие большие головы — удобно целиться. Первый выстрел пришелся на исследователя дохлых космических кошек, проделав отверстие в серой черепушке. Второй карлик прервал общение с невидимым собеседником и вскинул тощие ручки в защитном жесте.

— Тебя неверно информировали, человек! Ты… — торопливо зашелестел инопланетянин.

Следующий выстрел поставил точку, оборвав серого человечка на полуслове.

— Вы мне никогда не нравились, парни, — Том приподнялся на локте, контролируя ситуацию и готовясь снова открыть огонь.

— Эй, Том! Томми Иваннофф! Долбанный польский сукин сын, ты зачем этих уродов завалил? И где твоя броня, солдат? — проорали из-за ближайшего каменистого нагромождения. Свои. Землянин с облегчением узнал усиленный динамиками брони голос мастер-сержанта Вэйса.

— Все в порядке, серж, я не спятил. Костюм обесточен, пришлось бросить. Имею важную информацию, которая может изменить наше отношение к союзникам. И, да, сэр! Мой дед был русским, а не поляком.

Ещё с вечера Рашид понял, что утром собаку придётся вести ему. Коля, его квартирант, лежал в пьяном бесчувствии, а Пижма нетерпеливо скулила у дверей.

— Что пищит, что пищит? — бурчал, обуваясь, Рашид. Идти не хотелось — дождь, и ещё не рассвело. Но собаке этого не объяснишь. Коле не объяснишь тем более, как бы его самого выводить не пришлось — иногда он приходил в себя только на улице, а дойти до этой самой улицы никак не мог…

Лило не сильно, больше было похоже на морось, и всё же Рашид пожалел, что не надел плащ. Да и фонарик бы не помешал, Пижма обычно гуляет паршиво — мечется из стороны в сторону, тянет, путается. Хорошо хоть не кидается ни на кого. Если ей что-то сильно не нравится, а бывает, что и неизвестно отчего, она истерит — дрожит всем телом и как-то особенно визгливо тявкает. Случается это, слава богу, не так часто, но на этот раз старику не повезло. Стоило им выбраться за калитку, как псина остановилась и мелко затряслась.

— Гуляй, гуляй. Что не гуляешь?

Но собаку буквально заколотило, и она зашлась на какой-то удивительно высокой ноте.

— Фу, Пижма! Фу!.. Э, фу, не надо! — приказывал — а скорее даже просил — Рашид. Но потом и сам насторожился: — Кто тут? Кто тут есть?

Высоченная мокрая трава вдоль забора как-то странно, местами, шевелилась, как будто по ней — внутри неё — кто-то носится.

Пижма продолжала истерить, правда, смотрела она почему-то не на траву, а выше. Старик пригляделся…

На заборе белели буквы. Пожалуй, даже не белели, а серебрились, подсвечивали (или это так казалось из-за дождя?).

— РАШИД… — прочитал он. — Пижма, фу! Вижу, написано…

У соседей, Кузнецовых, не так давно весь гараж исписали — молодёжь, как-то сосед их называл… кулеры? рулеры? руферы? Они ещё баллончиками брызгают. Иногда цветными, но у Кузнецовых всё чёрным замалевали…

И вдруг, прямо на глазах изумлённого Рашида, появилась ещё одна буква — ещё одна «Р». Чуть в стороне, как через пробел… Сама появилась, просто высветилась, как на каком-нибудь рекламном щите. Не было — и вот она, серебрится!

«Рашид рулит», — хмыкнул про себя старик. Это на воротах соседского гаража так написали — «Кузя рулит».

Пижма замолчала и любознательно наклонила голову.

— Кто пишет? Кто тут есть?

Вместо ответа зажглась ещё одна буковка, ещё одна «А» — «РАШИД РА». Ну, хоть не «рулит», с каким-то даже облегчением подумалось Рашиду. Нечем ему было рулить, разве что тележкой для угля, да и то уже, видимо, недолго осталось — возраст. Рулит кто-то другой, а он просто доживает. Квартирант и тот его «Бабаем» зовёт. Как услышал, что он с Ишимбая, так и заладил — «Ишимбай, а ты Бабай». Рашид хмурился только поначалу. Где-то в глубине души ему даже приятно было, что кто-то про Ишимбай напоминает, пусть даже и так. К здешним тусклым северным краям он привык как к себе (так вышло, что сразу после армии здесь остался), и всё-таки они были действительно холодными и действительно тусклыми. Ну, а Бабай так Бабай, не всё ли равно? Это ли главная его проблема? главная и единственная?

Но была и главная. Не единственная, конечно, но такая, из которой не было выхода, в принципе не было — ни сейчас, ни потом. Вернее, был. Ровно один. Потому что называлась она так: старость. Другого объяснения тому, что происходило с ним в последнее время, Рашид просто не нашёл…

Началось всё совсем недавно и с мелочей, но мелочей таких некрасивых и неприятных, что он даже для себя их старался не формулировать. Он заметил, например, что люди чаще дерутся. Чаще и жёстче, с травмами, с жертвами. Из любой «искры» тут же разгорается какое-то совершенно несоразмерное ей «пламя», кто-то не подвинулся, кто-то сумку не туда поставил, посмотрел (или не посмотрел) туда (или не туда)… Заметил, что перестали ходить поодиночке — куда ни глянь, какие-то «группы», всё как-то стайками, стайками… Заметил, что говорят, а зачастую и делают какие-то странные вещи — как будто сами себя не слышат и не видят. Да и не только себя — как те девочки (совсем ещё малышки, лет по шесть или семь), которые наступили на увязавшегося за ними щенка и даже не заметили…

И всё это — везде. Больше и больше. Нельзя сказать, что всё и всегда нравилось Рашиду раньше, но всё-таки… всё-таки было куда терпимее. А вот теперь… Однажды ему даже плохо стало, или, как врачиха выразилась, казус с ним случился.

Он пил чай — как привык, с молоком, с травами, — а тут передача. О том, как молодой муж кормящую мамочку зарезал. Вот кровь, вот молоко. И все наперебой: ну, как? ну, расскажите поподробнее!.. И он рассказывает, показывает. Потом психолог выступает, и юрист, и другие красивые девушки, мужчины, женщины… У Рашида всё это как-то перемешалось, поплыло. И его вырвало. И снова. И долго ещё рвало… В карточке записали — неукротимая рвота, а устно докторша заметила — казус.

Неукротимое укротили, рвота прошла, но не прошло кое-что другое. Тогда, на той передаче, у Рашида сложилась чёткая картинка, ясное ощущение, что всё это — не его. Не его, не Рашидов мир, а какой-то чужой, ему не ясный. В какой-то момент он совсем запаниковал — не проходит эта штука и всё, все сумасшедшие, а я нормальный!