Роберт Хайнлайн - Не убоюсь зла [litres]

(Отлично, сестренка, врежьте ему еще. Он хочет остаться.)

– Джоан, все не так просто.

– Просто ничего не бывает. Но убежать у тебя не выйдет, ведь я останусь такой, какая есть, – с ее телом, моим разумом. Ты не сможешь этого изменить. Чего ты добьешься, если уйдешь? Оставишь меня без единственного друга, которому можно доверять, только и всего. Что нужно, чтобы сменить имя?

– Что?

– Сменить имя. Когда восьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года Иоганн Шмидт ушел добровольцем на войну, его фамилию изменили на Смит только потому, что он так назвал ее сержанту. С тех пор никого это не волновало. Теперь я хочу, чтобы все было официально, учитывая, на каком количестве документов стоит моя подпись. Технически это смена пола, верно? Надо ли ее как-то регистрировать, направлять уведомление в суд?

Саломон напустил на себя официальный вид и тут же расслабился:

– Конечно. Об этом аспекте я как-то не подумал. Слишком много других забот. Джоан, в том случае смена фамилии была неформальной, но законной. Каждый человек вправе называться как хочет, если только не руководствуется преступными намерениями – с целью мошенничества, клеветы, ухода от налогов или уголовной ответственности и тому подобного. Ему не требуется разрешение суда. Можешь называть себя Джоан, Иоганном, да хоть Минивером Чиви, и это будет твоим именем, покуда ты пользуешься им в рамках закона. Произносить его можешь, как тебе бог на душу положит. Мне попадалось на глаза дело одного человека, который писал свою фамилию как «Заустински», а произносил как «Джонс». Он даже дал официальное объявление, как произносится его фамилия, хоть в этом и не было нужды; фамилия человека произносится так, как угодно его хозяину.

– А зачем он это сделал?

– Его бабка указала в завещании, что для наследования он должен сменить фамилию, но не уточнила, как ее произносить. Джоан, в твоем случае лучше подать официальный запрос; дождемся только, когда тебя освободят из-под опеки. Но де-факто ты уже можешь пользоваться новым именем.

– Тогда теперь я Джоан Юнис Смит.

От неожиданности Саломон опрокинул стакан и принялся лихорадочно вытирать пролитый портвейн.

– Джейк, не надо. Извини, что это произвело на тебя такое впечатление. Но ты же понимаешь, что так надо? Это моя дань ее памяти, публичное признание неоплатного долга. Вернуть этот долг я не могу, поэтому хочу выставить его на всеобщее обозрение, повесить как объявление на стену, как те бумажки, которые китайские преступные группировки вешают на дверь своим должникам. Кроме того, я ведь на девяносто пять процентов Юнис… и лишь на пять – старый Иоганн, который теперь зовется Джоан. И даже эту малую часть никто, кроме хирургов, и не видел. И наконец, последнее… Джейк, посмотри на меня. Если ты однажды забудешь про эту малую часть и назовешь меня «Юнис», я не обижусь; это тоже мое имя. А если ты намеренно назовешь меня Юнис, я почту это за честь. И всякий раз, как ты назовешь меня Джоан Юнис, я буду рада, зная, что ты делаешь это намеренно и принимаешь меня такой, какая я есть.

– Хорошо… Джоан Юнис.

Она улыбнулась:

– Спасибо, Джейк. Сейчас я счастлива, как никогда. Надеюсь, ты тоже.

– Гм. Да. Пожалуй. Такие перемены к лучшему… Джоан Юнис.

– Ты не пролил вино себе на брюки? Если пролил, отдай их Каннингему, он распорядится их выстирать. Джейк, почему ты так торопился домой? Важные дела? Каннингем найдет для тебя пару свежих носков, если ты об этом беспокоишься.

– Бог с тобой, Джоан… Джоан Юнис… я и так здесь уже двое суток.

– И ты думаешь, что, оставшись еще на третьи, злоупотребишь моим гостеприимством? Ничего подобного!

– Мне недалеко ехать. Несколько месяцев назад я выставил дом в анклаве на продажу. Теперь живу в Гибралтарском клубе. Хорошее обслуживание, близко к центру, никаких хлопот по хозяйству.

– Неплохо. Кстати, мне нужно не забыть выйти из этого клуба. – Джоан Юнис улыбнулась. – Теперь меня дальше дамской гостиной не пустят.

– Я позволил себе прекратить твое членство вскоре после того, как стал твоим опекуном, – сухо ответил адвокат.

Джоан весело рассмеялась:

– А я ведь числюсь среди его основателей! Красота! Белым, черным, желтым вход открыт, а вот женщины – люди второго сорта. Непросто будет к этому привыкнуть, старина Джейк.

– Да… Джоан Юнис.

– Сейчас ты нужен мне, как никогда. В какой спальне ты ночевал?

– В Коричневой.

– Каннингем совсем из ума выжил? Нужно было поселить тебя в Зеленых комнатах.

– Зеленые комнаты приспособили для больничного оборудования. Я сам распорядился.

– Так отмени распоряжение! Они твои, а кладовку можно устроить в другом месте. А лучше выкинуть все это барахло; оно мне теперь вряд ли понадобится.

– Хедрик уже вывез половину.

– Вот и замечательно. Сегодня потерпи в Коричневой спальне, а завтра Каннингем приведет Зеленые комнаты в порядок.

– Джоан Юнис, с чего ты взяла, будто я сюда перееду? Это не так.

– Я не сказала, что ты переедешь. Просто говорю, что комнаты твои, и твое дело, оставаться там на ночь или на год. Можешь приходить без приглашения и даже не заглядывать ко мне. Однако надеюсь, что ты будешь заглядывать как можно чаще. Хьюберт, мой камердинер, еще не уволился?

– Он ухаживал за мной, пока я плохо себя чувствовал.

– Вот пусть и дальше ухаживает всякий раз, как ты почтишь нас своим присутствием. Закрепляю его за Зелеными комнатами. Джейк, тебе стоит перевезти сюда часть своего гардероба.

– Черт побери… извини, Джоан Юнис.

– За то, что ты сказал «черт побери»? Довольно неожиданно. Неужели мой старейший друг должен выбирать выражения в моем присутствии? Джейк, да ты при мне произносил словечки, от которых за милю со стен краска облупливается. Причем в мой адрес.

– Да. Но теперь я должен помнить, что ты дама, Джоан Юнис.

– Как хочешь. Мне трудней будет стать настоящей дамой, чем тебе запомнить, что я вроде бы теперь она. Не обращай внимания, если что-нибудь вырвется. Тебе хорошо известно, что крепким словцом меня не обидишь. Так что ты хотел сказать?

– Я хотел сказать: «Черт побери, нам надо заботиться о твоей репутации, Джоан Юнис».

– О чем?! О моей женской репутации? Да какая у меня репутация? Я все равно что бородатая женщина из цирка. И наплевать.

– Джоан Юнис, вскоре после операции о тебе все забыли, но, как только мы появимся в суде, журналисты подхватят свежие новости. А то и раньше, если кто-нибудь из ассистентов доктора Хедрика или прислуги проговорится о твоем выздоровлении.

– Значит, побуду бородатой женщиной. Все равно сенсации-однодневки сейчас полностью отвечают своему названию – о них забывают на следующий же день. Не то что во времена моей юности. Джейк, последние пятьдесят лет я не слушаю, что обо мне говорят. Мой публичный образ, созданный пиарщиками, олицетворял не лично меня, а идеалы компании. Старая миссис Гранди давно уже в могиле, а нынешнему поколению плевать на ее оценку. И это единственное положительное изменение в современном испорченном мире. Вот Юнис, наверное, даже не знает, кто такая эта миссис Гранди.