Джордж Энгланд - Незанятый мир

— Милосердные небеса! — пролепетал он. Беатрис исчезла.

Снедаемый тошнотворным липким страхом, таким, какого не испытывал ни разу в жизни, Стерн с мгновение стоял столбом, вконец оторопелый. Затем повернулся. Выбежал в коридор. Его голос, сопровождаемый неистовым эхом, разнесся под давно заброшенными сводами. И почти немедленно услышал позади себя смех. Он резко развернулся, дрожа и едва дыша. И распахнул руки для страстных объятий. Ибо Беатрис, смеющаяся и раскрасневшаяся, спускалась по лестнице. Никогда еще инженеру не открывалось зрелища более впечатляющего, чем эта женщина в наряде из шкуры бенгальского тигра, которая с улыбкой спешила ему навстречу.

— Что? Вы испугались? — спросила она, внезапно перестав улыбаться, ибо увидела, что он стоит перед ней бледный и лишенный дара речи. — Почему? Что здесь могло со мной случиться?

Вместо ответа он крепко обнял ее и прошептал ее имя. Но она поспешила высвободиться.

— Перестаньте, что вы делаете? — вскричала она. — Я вовсе не собиралась вас пугать. И даже не знала, что вы уже здесь.

— Я услышал выстрелы. Позвал. Вы не ответили. Тогда…

— Вы обнаружили, что я ушла? Я не слышала вас. Ничего особенного, в конце концов. Так, ерунда…

Он повел ее обратно в комнату.

— Что случилось? Расскажите.

— Да поистине какая-то нелепица.

— А именно?

— Я занималась ужином, как видите. — И она кивнула на припасы, выставленные на чисто выметенном полу. — И вдруг…

— Да?

— Вдруг огромный ворон вплыл в окно, описал круг, прянул на нашу говядину и попытался с ней улететь.

Стерн испустил вздох облегчения.

— И всего-то? — спросил он. — Но что за стрельба? И куда ты отлучалась?

— Я на него набросилась. Он стал защищаться. Я закрыла окно. Он твердо решил улететь с пищей. А я твердо решила, что этого не будет. Пришлось схватить револьвер и открыть огонь.

— И что дальше?

— Это его испугало. Он вылетел в коридор. Я пустилась в погоню. Он стал кругами подниматься над лестницей. Я опять выстрелила. Побежала вперед. Полезла по лестнице. Но он, скорее всего, выбрался через какое-нибудь отверстие. И пропала наша говядина! — Вид у Беатрис стал весьма грустный.

— Не беда. Я принес много чего еще. Там, внизу. Но скажи, ты его ранила?

— Боюсь, что нет, — призналась она. — Правда, на лестницу упало перо или два.

— Хорошо! — со смехом вскричал он. Его страх превратился в ликование, что он видит ее вновь, целую и невредимую. — Но, пожалуйста, больше так меня не пугай, ладно? А пока что… впрочем, все в порядке. Теперь если ты немного подождешь и не станешь сражаться еще с какой-нибудь дикой тварью, я спущусь и принесу мою новую добычу. Я рад, что ты не растерялась, — медленно добавил он, серьезно посмотрев на нее. — Но я не рад мысли, что ты кого-то преследуешь в этих развалинах. Кто знает, в какую дыру ты можешь провалиться. Или что еще может стрястись.

Ее улыбка, когда он ее покидал, была задумчивой. Но ее глаза, необычайно яркие, следили за ним, пока он не исчез, спускаясь по лестнице.

Энергичные штрихи. Линия там, линия здесь, и много оставлено воображению. Именно так это можно выразить на картине. На картине, воспроизводящей разрушение всех обычных связей человеческой жизни, распад человеческого общества. Где все стремится воспрянуть из праха. Где будущее, если таковое возможно, однажды произрастет на пепелище прошлого. Энергичные штрихи, выражающие движения энергичных людей, заполнили бы слишком большое пространство. Невозможно описать и десятую долю действий Беатрис и Стерна за последующие четыре дня. Даже перечисление всего с трудом раздобытого ими превратило бы эту главу в каталог. Так что стоит кое-что пропустить. День за днем мужчина, выходя иногда один, иногда с женщиной, трудился, словно титан, среди руин Нью-Йорка.

Хотя более девяноста процентов былого богатства этого города давно исчезло да и самые стандарты благополучия полностью изменились, все же немало осталось для собирателей урожая. Они приносили в свое убежище бессчетные вещи, более или менее поврежденные. А ведущую туда лестницу Стерн починил там и сям, срубив в лесу несколько подходящих деревьев. Ибо у него теперь был топор, найденный в той самой сокровищнице Карриера и Брауна, заточенный на влажном плоском камне у родника и насаженный на топорище из молодого деревца. Это орудие, как и полагал инженер, оказалось бесценным и немало воодушевило нового владельца. Оно стоило больше, чем тысяча тонн золота в слитках. В той же лавочке удалось отыскать хорошо сохранившееся эмалированное ведро и несколько посудин поменьше. Раздобыли они и ножи, гвозди, кое-какие небольшие инструменты, а также превосходный карабин и дробовик — оба, как рассудил Стерн, можно привести в полный порядок с помощью масла и тщательного ремонта. Что до боеприпасов, то инженер не сомневался, что поблизости можно откопать их целые горы. «С помощью стали и моей кремневой находки, — размышлял он, — я смогу когда угодно разводить огонь. Древесины больше, чем достаточно, о щепах и говорить не приходится. Так что первый шаг к возрождению цивилизации обеспечен. Будет огонь, и все остальное не за горами. А через какое-то время я, возможно, налажу новое производство спичек. Но пока что мои несколько унций фосфора, а также сталь и кремень хорошо мне послужат».

Беатрис, как истинная женщина, с воодушевлением приступила к задаче превращения заброшенных контор пятого этажа в настоящий дом. Энергии у нее оказалось не меньше, чем у инженера. И очень скоро их обиталище сделалось вполне уютным. Стерн изготовил для Беатрис метлу, нарезав ивовых прутьев и связав их кожаными тесемками. Исчезли и пауки, и пыль. Быт налаживался. Чтобы их питание не сводилось к консервам, банки которых выстроились вдоль одной из стен, инженер охотился на дичь, какая ему попадалась: белок, куропаток и кроликов. Посуда из металла, в первую очередь из чистого золота, раздобытая в магазинах на Пятой авеню, заняла почетное место на грубом самодельном столе. Они теперь ценили золото не за красоту и не воздавая дань обычаю, а просто за то, что этот металл отлично противостоит натиску времени. В руинах великолепного торгового заведения близ Тридцать первой улицы Стерн нашел подвал, отворенный морозами и медленной порчей стали. Там валялось свыше кварты алмазов, больших и маленьких, круглых и ограненных, они просто были повсюду рассыпаны. Но ни одного из них Стерн не взял. Они стоили теперь не больше, чем речная галька. Но он отобрал увесистую золотую брошь для Беатрис, чтобы та закалывала свою одежду. И еще кое-какие кольца и дорогую некогда бижутерию с камушками. В конце концов, Беатрис тоже дочь Евы.