Джордж Энгланд - Незанятый мир

— Что? Что? — пролепетал он, взирая на свою находку расширенными, непонимающими глазами. — Боже милосердный, да как это? Да что это? — вскричал он. Ибо держал на ладони не что иное, как широкий и толстый кремневый наконечник копья.

Стерн взирал на зловещую находку с куда большим беспокойством, чем если бы увидел подлинное изделие марсиан с их товарным знаком. Он не мог подобрать слов, и даже сколько-нибудь подобающей случаю мысли не возникало, он только и мог что стоять, точно громом пораженный, с гнилым кожаным портфелем в одной руке и каменным наконечником в другой. Затем вдруг проорал проклятие и собрался уже метнуть находку прочь. Но опомнился, прежде чем сделать это.

— Нет, это бесполезно, — протянул он. — Если каменный осколок у меня в руке то, чем кажется, а не просто игра природы, то это означает… Боже, да что же это означает? — Он содрогнулся и с опаской огляделся. Казалось, все его расчеты рушатся и все его планы обращаются в ничто. Стерн пристально изучал кусок кремня у себя на ладони. Вполне осязаемый, безупречный образчик неолитического искусства, не длинней трех с половиной дюймов, а шириной в один с четвертью в самом широком месте. Отверстия для ремней, которыми его надлежало приторочить к рукояти, также были хорошо заметны. Небольшая, умело обработанная вещица. Окажись время и место иными, инженер счел бы находку сулящей благо. Но теперь…

— И все-таки, — произнес он вслух, словно пытаясь себя убедить, — это просто кусок камня. Что он доказывает? — И его сознание немедленно выдало ответ: «А знак, который Робинзон Крузо нашел на берегу, был всего-навсего следом стопы человека. Не обманывай себя».

Инженер стоял в глубоком раздумье мгновение или два. А затем вскричал:

— Ха! Ну и ладно! Пусть будет что будет, что бы там ни было!.. — И он бросил кусок кремня в портфель к прочей добыче. Вновь подхватил свою кувалду и двинулся дальше, но с большей осторожностью. «Все, что я могу, — думал он, — это просто идти вперед, как будто ничего не случилось. Если грянет беда, значит, грянет, вот и все. Полагаю, я смогу с ней справиться. До сих пор я со всем справлялся. Посмотрим. Какие бы ни выпали карты, выигрывает в конце концов более умелый». Он вернулся к источнику, где тщательно вымыл и наполнил бутыль «Космоса». Затем вернулся в Метрополитен, подобрал свою медвежью шкуру, которую скрепил проволочной булавкой, и приступил к долгому подъему. Свою кувалду он припрятал на втором этаже в помещении слева от лестницы. «В конце концов, не стоит придавать этому молоту слишком большое значение, — решил он. — Что мне нужно, так это топор. Не исключено, что позднее, днем, я опять смогу прогуляться до той лавки и найти его. Если топорище утрачено, вполне смогу изготовить новое. С этими двумя револьверами, пока не отыщу какие-нибудь ружья, полагаю, мы в безопасности от чьих угодно копий».

Он огляделся, обозревая повсеместное запустение. Помещение, куда он попал, было некогда обширной и роскошной конторой, ввергнутой ныне в жалкое состояние. В пыли у окна что-то смутно блестело. Как выяснилось, то был осколок настенного зеркала, которое висело здесь когда-то с наклоном и упало, когда сгнила рама. Он протер его и с нетерпением всмотрелся в отражение. У него вырвался изумленный возглас.

— Это что же, у меня такой вид? Ну, это ненадолго! — Он приставил зеркало к стальной полосе оконного отверстия и достал из портфеля ножницы. Десять минут спустя лицо Аллана Стерна приобрело некоторое сходство с тем, к какому он привык. Правду сказать, подстригся он несколько неровно, особенно сзади, брови и бороду также не удалось подровнять как следует. Но тем не менее, образ дикаря сменился образом человека мало-мальски цивилизованного и накинутая на плечи белая шкура стала выглядеть вдвойне странно. Однако Стерн был доволен. Он торжествующе улыбнулся. — Посмотрим, что она на это скажет, — пробормотал он, вновь подхватив портфель и приступив к нелегкому восхождению.

Обильно вспотев и едва дыша, ибо он не стал особенно тратить время на отдых по пути, инженер добрался до своей конторы наверху. Еще на подходе он окликнул стенографистку по имени:

— Беатрис! А Беатрис! Вы проснулись? Вас уже можно видеть?

— Все в порядке, заходите, — радостно отозвалась она. И вышла ему навстречу. Протянула руку, приветствуя, и от улыбки, которой она его наделила, сердце его гулко забилось. Ему бы посмеяться ее изумлению и наивному восхищению переменами в его внешности, но его глаза непрерывно поглощали ее красоту. Ибо теперь, вновь пробудившаяся, полная жизни и бодрости после крепкого ночного сна, она была великолепна. Утренний свет выявил новые оттенки в ее дивных волосах, густым шелком ниспадавших на тигровую шкуру. А шкуру она скрепила у горла и на талии кусочками металла, найденными среди обломков туалетного шкафчика. Стерн пообещал себе, что не замедлит отыскать для нее гору золотых булавок и цепочек в каких-нибудь магазинах на Пятой авеню, пока она не сможет обзавестись настоящей одеждой. Когда она протягивала ему руку, бенгальская шкура соскользнула с округлого, теплого, кремово-белого плеча. При виде его вкупе с пышной гривой волос и серыми, пристальными, вопрошающими глазами его дыхание участилось. Но он поспешил отвести взгляд, не то как бы Беатрис не прочла его мысли. И заговорил. О чем? Едва ли он сам понимал. О чем угодно, лишь бы воспользоваться отсрочкой и овладеть собой. Но при этом его не покидало чувство, что всю свою предшествовавшую жизнь он, сосредоточенный на себе холодный аналитик, никогда не испытывал такого подлинного и непосредственного счастья. Прикосновение ее пальцев, мягких и теплых, начисто развеяло его беспокойство. Мысль, что он теперь работает для нее, служит ей, посвящает себя заботам о ней, наполнила его трепетной радостью. И, как только смутное видение будущего поманило его, страхи отпрянули, как упали ветхие лохмотья, которые он бросил в лесу у воды.

— Итак, мы оба встали и готовы действовать, — заметил он достаточно обыденно, правда, голос его прозвучал чуть неуверенно. Ему доводилось когда-то шагать по узким мосткам на высоте в шестьсот футов, работать в кессоне под водой прилива с включенными на полную мощность воздушными насосами, уберегавшими его от смерти. Он качался в люльке, спускаясь с небоскреба. Но никогда не испытывал ничего, подобного нынешнему чувству. И это изрядно его изумило.

— Мне повезло, — сообщил он, — взгляните на это. — Он показал ей свои сокровища. Все содержимое портфеля, кроме копейного наконечника. Затем, передав ей бутыль, предложил утолить жажду. Она сделала это с благодарностью, а он тем временем рассказал ей о роднике. С лицом, полным любопытства и душевного подъема, она слушала. А когда речь зашла о купании, ее лицо выразило нескрываемую зависть.