Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 8

Когда мы добрались до отеля, в котором расположилась вражеская штаб-квартира, головная боль у меня поутихла, сознание прояснилось. Но в этом были и положительные, и отрицательные стороны. Мы поднялись по лестнице и вошли в один из гостиничных номеров. Мне было велено встать у стола, за который уселся эмир. Полдюжины стражей выстроились вдоль стен, а молодой паша из разведкорпуса сел неподалеку от эмира.

Эмир обратил к паше огромное лицо и что-то сказал ему — мне показалось, он говорил о том, что ему пришлось лично ловить меня. Потом эмир уставился на меня. Его глаза были бледно-зелеными, как у тигра.

— Итак, — заговорил он на хорошем английском, — мы вам зададим несколько вопросов. Пожалуйста, назовите свое имя.

Я машинально произнес, что я — Шерринфорд Микрофт, капитан армии Соединенных Штатов, и назвал воинский номер.

— Но это ведь не настоящее ваше имя, не так ли?

— Разумеется, нет, — ответил я. — Я знаю Женевскую конвенцию — вы не сможете навести на меня чары имени. Шерринфорд Микрофт — мой официальный псевдоним.

— Калифат не подписывал Женевскую конвенцию, — вежливо произнес эмир. — И во время газавата, священной войны, жесткие меры иной раз просто необходимы. С какой целью был предпринят ваш рейд?

— Не вижу необходимости отвечать на этот вопрос, — сказал я. Мое молчание помогало тянуть время — а оно так нужно было Вирджинии… но все равно времени было маловато.

— Мы можем заставить вас ответить, — сказал эмир.

Если бы это была сцена из кинофильма, то я, пожалуй, ответил бы ему, что просто ходил собирать маргаритки, и продолжал бы острить, пока сарацины не притащили бы в кабинет какое-нибудь орудие пытки, вроде пальцедробилки. Но я ответил совершенно примитивно.

— Ладно, — сказал я, — я ходил на разведку.

— Один?

— Нет, со мной было еще несколько человек. Надеюсь, им удалось ускользнуть. Пусть пошарят в кустах, поохотятся…

— Вы лжете, — бесстрастно произнес эмир.

— Если вы мне не верите — я тут ни при чем.

Он прищурился.

— Я скоро буду точно знать, говорите ли вы правду, — сказал он. — Если вы солгали — молите бога Иблиса о милосердии.

Что я мог поделать? Я чуть вздрогнул, пот выступил на моей коже… Эмир расхохотался. Смех у него был очень неприятный — похожий на утробное рычание где-то в глубине жирного горла… словно тигр забавлялся со своей добычей.

— Подумайте как следует, — посоветовал он и занялся бумагами, лежавшими на столе.

В комнате наступила полная тишина. Стражи стояли совершенно неподвижно, словно отлитые из бронзы. Молодой офицер задремал, кивая тюрбаном. За спиной эмира в большое окно заглядывала ночь. Слышно было лишь тиканье часов да еще шуршание бумаги. Но эти звуки только подчеркивали тишину.

Я устал, у меня болела голова, во рту появился отвратительный привкус, и очень хотелось пить. Но приходилось стоять, что при моем состоянии меня особенно утомляло. Я подумал, что, если уж эмир поднял такой шум из-за одного-единственного пленника, — он, похоже, здорово чем-то напуган. Это делало честь американским войскам, но лично меня ничуть не утешало.

Я осторожно огляделся по сторонам. Особо рассматривать было нечего — обычная обстановка гостиничного номера. Но стол эмира загромождала масса предметов: тут был хрустальный шар — бесполезный, поскольку наши глушители продолжали работать, — нарядный кубок резного стекла, явно украденный в чьем-то доме, несколько хрустальных бокалов, кварцевая шкатулка для сигар и графин, наполненный, похоже, недурным «скочем». Судя по всему, эмиру нравился хрусталь.

Эмир небрежно шевельнул рукой — шкатулка открылась, из нее выскочила «гавана», подлетела к губам эмира и зажглась. Ползли минуты; пепельница время от времени вспархивала, чтобы подобрать пепел. Нетрудно было понять, что все вещи, окружавшие эмира, были соответствующим образом заговорены и обладали способностью легко двигаться. Что ж, эмир нуждался в подобном удобстве — он ведь был чрезвычайно жирным для того, чтобы оборачиваться в огромного тигра.

В номере было очень тихо. Сквозь окно на нас таращились звезды. И мне было неприятно видеть стандартные огоньки святого Эльма на сарацинских тюрбанах…

Но вот в моем мозгу слабо зашевелилась идея. Я еще не знал, как ее осуществить, но время шло — и я начал составлять кое-какие чары.

Наверное, прошло с полчаса — хотя мне показалось, что минула по меньшей мере половина столетия, — когда дверь наконец открылась и вошел фенек, маленькая ушастая лисичка африканских пустынь. Фенек забрался в большой стенной шкаф — для превращения ему требовалась темнота, — эмир проводил его взглядом. Парень, вышедший из шкафа, оказался карликом ростом в один фут. Он распростерся перед эмиром и торопливо что-то пробормотал высоким, чуть дрожащим голосом.

— Ясно, — сказал эмир. И медленно обернулся ко мне: — Итак, из доклада ясно, что ничьих следов, кроме ваших, не обнаружено. Вы солгали.

— А разве я вам не объяснял? — удивился я, чувствуя, как у меня пересохло в горле. — Мы использовали сов и летучих мышей. Волк был один, это я.

— Угомонитесь, — сказал он без всякого выражения. — Я не хуже вас знаю, что среди летучих мышей оборотнями бывают только вампиры, а они… как это у вас называется? Что-то вроде пятой колонны в любой армии.

Да, он был прав. И, между прочим, всякие штабные генералы постоянно приставали к нам с вопросом, почему мы не организуем боевую единицу из дракул. Ответ всегда звучал одинаково: они слишком легкомысленны и слабосильны; они не выносят солнечного света; если им не давать постоянно свежую кровь, они вполне способны наброситься на своих же товарищей; их нельзя использовать в непосредственной близости от итальянских частей. Я обругал себя за собственные слова, но я просто слишком одурел, чтобы как следует соображать.

— Я уверен, вы что-то скрываете, — продолжал эмир.

Он шевельнул пальцем — стакан подлетел к графину, наполнился «скочем», впорхнул в руку эмира, и эмир принялся не спеша прихлебывать спиртное. Сарацинский калифат исповедовал еретическое отношение к спиртному; сарацины утверждали, что пророк, запретив пить вино, ничего не сказал о пиве, джине, виски, бренди, роме и тминной водке.

— Нам придется применить более строгие меры, — сказал наконец эмир. — Я надеялся избежать их. — Он кивнул своим стражам.

Двое схватили меня за руки. Паша принялся меня бить. Он явно был специалистом в этом деле. Фенек-оборотень не отрывал от меня жадного взгляда; эмир, попыхивая сигарой, продолжал листать бумаги. После нескольких мучительных минут эмир отдал приказ — меня оставили в покое и даже дали стул, что оказалось весьма кстати.