Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 3

— Не хотите ли еще вина?

…Обе женщины расставались чуточку навеселе. У двери Анжелан проговорила:

— Хочу еще сказать, дорогая, ваш муж стал моим героем с того самого дня, когда случился тот страшный ураган… Не позволите ли вы мне одолжить его у вас? Одна моя знакомая утверждает, что в постели он — просто чудо.

От удивления Фейлис широко раскрыла глаза. Краем сознания она догадывалась, что ночи вне дома Иерн не всегда проводил в одиночестве. Быть может, подобное случалось редко, но если об этом уже говорят…

Анжелан вернулась и погладила Фейлис по щеке.

— Спасибо, — сказала она. — Не волнуйтесь, я верну его в отличном состоянии. Привет!

Дверь закрылась. Фейлис, застыв, не могла отвести глаз от ее гладкой поверхности — пока не осознала, что близится время встречи с Джовейном.

Между ребрами каркаса аэростата были протянуты короткие коридоры. Ярусы соединяли круглые переходы — узкие и людные. Фейлис то и дело приходилось сторониться людей: сурового офицера, торопливого техника, задумчивого ученого, торжественного капеллана, умудренной горожанки, деревенского сквайера, на лице которого было написано удивление… молодой пары, прибывшей с первым визитом и занятой исключительно друг другом — рука в руке… пожилой пары, возможно, в последний раз посещающей Скайгольм. Люди из Кланов носили костюмы тех штатов, в которых жили; однажды попался темнокожий иноземец — наверняка маурай, поднявшийся наверх, безусловно, по какому-то делу.

Сама обстановка придавала стиль подобным столкновениям; превращала их в пляску, сопровождаемую привычными телодвижениями, соприкосновений следовало избегать и притом с независимым видом. Поначалу Фейлис была просто очарована, а потом такая манера начала казаться ей дикой глупостью.

Она уже удивлялась: как могут люди выдерживать постоянные командировки сюда. Ну хорошо, раз им интересна такая работа, значит, они, вне сомнения, привыкли к такой тесноте, и в уважении к Скайгольму видели основу культуры… так и должно быть. Она попыталась посочувствовать им. В конце концов и она, воспитанная в просторном бургойнезском поместье, смирилась со скромным общежитием в Консватуаре, — чтобы обрести познания и отточить интеллект.

Скайгольм в целом представлялся ей интенсифицированной версией Консватуара, но, оказавшись в нем, она поняла, что Иерн еще раз лишил ее невинности: никогда впредь не сможет она, подняв глаза к небу, увидеть нечто божественное в этом полом шаре. Скайгольм — всего лишь творение рук человеческих, позволяющее некоторым из людей властвовать над другими. Тайна и великолепие свойственны лишь самой жизни.

Переход наполнило благоухание. Она поспешила в сад.

Нижний ярус обитаемого пояса не только освежал воздух. Все эти аэропонные посадки — чтобы сэкономить для навеса почву, — производили абсолютно естественное впечатление. Сад ободрял: дух аэрогенов обновляли листва и цветы, плеск воды и щебет порхающих птиц, интимность природного уюта… Дети могли бегать по его дорожкам и лестницам, не тревожа влюбленных в отведенных для них укромных уголках; старики могли спокойно разговаривать или дремать на скамейках, медитатор — сидеть перед святилищем, скиталец — искать покой и гармонию. Минувшие века научили людей создавать красоту из ничего, когда того требовала душа, и делать восхитительной скудость.

Фейлис спустилась сверху к подвесной дорожке… поручни были искусно обвиты лианами, ступать приходилось по мху, дорожка уходила в прохладный зеленый сумрак, в увитом листьями тоннеле кое-где вспыхивали орхидеи. Она пересекла крошечный ручеек, бежавший по неровному желобу из отвержденного дерева: вода кружила, приплясывала и журчала на перекатах. Наконец Фейлис повернула на лестницу, твердую древесину, из которой были изготовлены ступеньки, выбирали по красоте узора… лестница загибалась вниз вокруг бамбуковой рощицы, шелестевшей и постукивавшей ветвями на теплом ветерке, создаваемом вентиляторами. За ней ручеек, позвенев водопадом над резной панелью, ниспадал в бассейн, где резвились золотые рыбки…

Здесь поступь Фейлис сделалась осторожнее: дорожка была из одного только металла — листы, балки и поручни украшены геометрическими узорами. Флуоресцентные краски сверкали на растяжках и тросах. Получалось — в тенях перекликались бесконечные шестиугольники. Плющ и пурпурный вьюнок, ипомеи, изредка кусты смягчали четкие линии. Моноволокна оплетали огромную клетку, где летали певчие птицы; их голоса раздавались повсюду. Колибри и бабочки — тигровые парусники — порхали живыми самоцветами.

Филигранная арка отмечала границу поросшего травой дворика с цветочными клумбами. Тайно пробравшись из пруда с рыбами, ручеек выпрыгивал фонтаном и, нежно журча, разливался по алюминиевым чашам. Тут тропа разделялась на несколько ответвлений. Фейлис выбрала шедшую между рядов бонсаи тропинку мимо статуи хозяина Зимы — персонажа из легенды юрского края, изваяние светилось изнутри расцвеченным льдом. За ним открывался коридор из легкой синтетики, сумрачный и влажный, заросший пышными грибами. Он привел Фейлис к амариллисам, краски цветов пронзали самые ребра Скайгольма; безвредные, ярко окрашенные змейки нежились под инфракрасными лампами.

Деревянная рампа — простые доски на ней сменились паркетом — спускалась вниз между двумя небольшими деревьями. В кроне апельсина лампочками светились плоды. Домик в ветвях карликового дуба манил к себе детей. Пузыри искусственного гравия скрежетали под ногами на дорожке, между зелеными изгородями она вела к беседке, поросшей вьющимися розами: розовыми, белыми, желтыми, пурпурными, темно-голубыми.

Там ее ожидал Таленс Джовейн Орилак.

Отступив в сторону, без обычного приветствия он взял руки Фейлис в свои, и какое-то время они просто разглядывали друг друга.

Ему было около сорока, и для мужчины из Кланов он был не слишком высок, однако строен и изящен во всех движениях. Типичный для аэрогенов узкий череп и вытянутое лицо дополняли крючковатый нос, золотистые карие глаза, оливковая кожа и черные, чуть тронутые сединой волосы. Еще густая кровь Миди [47] Область совр. Франции к северу от Пиреней. позволяла ему кое-что: немногие могли позволить себе отпустить усы и остроконечную бородку — в стиле принийских иноземцев, обитавших в его поместье. Одет он был просто, но со вкусом; отороченную мехом бархатную куртку дополняли бриджи в обтяжку, опаловая подвеска на груди, украшенный янтарем пояс и невысокие сапоги. В музыкальном его англее слышался заметный акцент Эскуал-Эррии.

— Я уже опасался, что ты не сумеешь выбраться, моя дорогая.