Кейт Лаумер - След памяти [сборник]

— Доктор, идти туда слишком опасно! Он может не узнать вас. Подождем, пока усилившаяся жара не лишит его возможности двигаться. Доктор…

Керанс не обратил внимания на его слова. Он медленно продвигался вперед по треснувшим плитам, ладонями прикрывая глаза, и, наконец, неуверенно поставил ногу на первую ступень лестницы. Он слышал, как где-то впереди, в тени, хрипло дышит Хардман, давясь горячим воздухом.

Наполнив площадь ревом, над ними медленно пролетел вертолет, а Риггс и Уилсон торопливо освободили центр площади, следя, как машина развернулась и начала спускаться по сужающейся спирали. Шум и жара точно били Керанса по голове: впечатление было такое, будто его ударили сразу тысячей дубинок; вокруг поднялись облака пыли. Вертолет начал резко спускаться, машина взревела и развернулась. Увернувшись, Керанс успел укрыться вместе с Макреди у фонтана, а вертолет скользнул над их головами. Поворачиваясь, он задел хвостовым винтом портик здания суда, в тучах мраморных осколков и пыли тяжело опустился на булыжники площади, медленно вращая поломанным хвостовым винтом. Дейли в кресле пилота наклонился над контрольным щитом, полуоглушенный ударом машины о землю, и безуспешно пытался привести в порядок свой мундир.

Вторая попытка поймать Хардмана провалилась. Они собрались в тени у портика музея, ожидая, пока спадет жара. Освещенные ярким светом, здания напомнили Керансу меловые колоннады египетских некрополей. По мере того как солнце понималось к зениту, камни мостовой начали сверкать, создавая нестерпимый блеск. Время от времени поднимаясь, чтобы дать Уилсону немного морфия, Керанс видел остальных, лежавших в ожидании появления Хардмана и медленно обмахивавшихся своими фуражками.

Минут через десять, вскоре после полудня, он снова взглянул на площадь. Здания на противоположной стороне, за фонтаном, казалось, колебались в нагретом воздухе, временами совсем пропадая из виду. В центре площади, на краю фонтана, стояла высокая фигура человека, потоки горячего воздуха искажали ее размеры, и он выглядел великаном. Обожженное солнцем лицо и черная борода Хардмана казались белыми, обрывки его одежды сверкали на солнце, как куски золота.

Керанс привстал, ожидая, что Макреди последует за ним, но сержант, а рядом с ним и Риггс безвольно съежились у портика, глаза их были устремлены вниз, так что, казалось, они ослепли или впали в транс.

Отойдя от фонтана, Хардман медленно двинулся через площадь, временами исчезая в потоках света. Он прошел в двадцати футах от Керанса, который стоял на коленях, одной рукой придерживая стонущего Уилсона. Обойдя вертолет, Хардман дошел до конца здания суда и покинул площадь, направляясь к илистой отмели, находящейся в ста ярдах.

Вслед за его исчезновением резко уменьшилась яркость солнечного света.

— Полковник Риггс!

Макреди спускался по ступенькам, прикрывая глаза рукой и указывая ружьем Томпсона на отмель. Полковник, без фуражки, с опущенными плечами, усталый и раздраженный, последовал за ним.

Он удержал Макреди за локоть:

— Пусть уходит, сержант. Мы не будем задерживать его. В этом нет никакого смысла.

В двухстах ярдах от них, в полной безопасности, Хардман продолжал продвигаться вперед, жара будто не мешала ему.

Вот лейтенант достиг первого перекрестка, временами исчезая в полосах пара, поднимавшихся от ила, как густой туман. Перед ним лежали берега бесконечного внутреннего моря, сливаясь на горизонте, так что Керансу показалось, будто Хардман бредет по раскаленному пеплу к солнцу.

Следующие два часа он спокойно сидел у музея, ожидая прибытия катера, слушая раздраженное ворчание Риггса и неуверенные оправдания Дейли. Измученный жарой, он пытался уснуть, но неожиданный звук выстрела подействовал на него, как удар сапогом. Привлеченные шумом вертолета, к ним приблизились игуаны, теперь они скрывались по углам площади, время от времени лая на людей на ступенях музея, — пришлось их отпугнуть. Их резкие голоса наполнили Керанса смутным страхом, который не оставил его даже после прибытия катера и во время их возвращения на базу. Сидя в сравнительной прохладе под широким навесом и следя за убегающими назад зелеными берегами, Керанс все еще слышал их хриплые голоса.

На базе он отвел Уилсона в лазарет, затем отправился к доктору Бодкину и описал ему утренние события, все еще вспоминая вопли рептилий. Бодкин, к его удивлению, только кивнул в ответ и заметил:

— Будьте осторожны, Роберт, скоро вы их снова услышите.

Он никак не прокомментировал бегство Хардмана.

Катамаран Керанса все еще находился на другом берегу лагуны, поэтому он решил переночевать в своей каюте на экспериментальной станции. Здесь он спокойно провел остаток дня, пытаясь погасить нервное возбуждение, размышляя о странной южной одиссее Хардмана и об илистых отмелях, сверкающих под полуденным солнцем, как расплавленное золото, одновременно отталкивающих и манящих, как утраченные и недосягаемые берега древнего рая.

Позже, вечером, когда Керанс лег спать в своей каюте на экспериментальной станции, и темные воды лагуны заструились через затонувший город, к нему быстро пришел сон. Ему снилось, будто он вышел из каюты и пошел по палубе, глядя на черный сверкающий диск лагуны. Плотные столбы непрозрачного пара стояли над его головой, опускаясь почти до двухсот футов над поверхностью воды. Через них едва просвечивали, очертания огромного круга солнца. Жара была невыносимой. Ему слышался глухой, отдаленный, подобный барабанному, гул. Солнце испускало тусклое сияние, пульсировавшее по всей лагуне, и на мгновения освещая известняковые скалы, которые заняли место белофасадных зданий, кольцом обступивших лагуну.

Отражая этот свет, глубокая чаша воды превращалась в сверкающее пятно. Множество микроскопических животных в глубине этой чаши образовывали бесконечную последовательность светящихся ореолов. Среди них извивались тысячи змей и угрей, сплетаясь в фантастические узоры, которые прорывали ровную водную поверхность.

Барабанный бой, казалось, вызываемый пульсацией огромного солнца, послышался ближе, заполнил собой все небо, густая растительность у известняковых скал внезапно раздвинулась, обнаружив черные и серые головы огромных ящеров триасовой эпохи. Неуклюже переваливаясь, они выбрались на края скал и начали реветь, шум все разрастался, пока не слился с гулом вулканических солнечных вспышек. Ощущая этот гул внутри себя, как собственный пульс, Керанс вместе с тем чувствовал и месмерическую притягательную силу ревущих ящеров, которые теперь, казалось, сливались с его собственным организмом. Вой пресмыкающихся усиливался, и Керанс чувствовал, как преграды, отделяющие его от древнего ландшафта, рушатся, и он поплыл вперед, с глухим шумом погрузившись в темную воду…