Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

Весь вечер я промаялась воспоминаниями. Эдик пробовал меня расшевелить, сдался и ушел спать. Наступила тишина. Только перед спальней журчал ручеек длиной в целых два метра — под его шепот Эдику лучше спится. Сын позвонил с космодрома и предупредил, что ночевать останется в Звездном. Я сидела в кресле, в гостиной, и отчетливо видела в темноте огромные кисти тонких в запястье фогелевских рук. Сейчас бы ему исполнилось сто пятьдесят лет. Ведь мне тогда было одиннадцать.

Я уменьшила звук и вызвала Информаторий.

— Здравствуйте, что вас интересует? — любезно осведомился дежурный диспетчер.

— В вечерних теленовостях передавали о Фогеле…

— Хотите прослушать повторно?

— Мы жили с ним в одной квартире…

Диспетчер, уже, как пианист, занесший пальцы над клавишами пульта, остановился, понимающе кивнул:

— Тогда, пожалуй, сделаем для вас исключение. Посмотрите фрагмент специальной передачи о Фогеле, которая пойдет в эфир завтра утром.

Из программы дежурных начисто исключено удивление, поэтому он почти незаметно пожал плечами, зато непростительно громко произнес за кадром: «Как много у него соседей. Второй запрос сегодня!» Диспетчер исчез, и телестена провалилась в Академический садик. На хорошо знакомую мне могилу посыпались, кружа, листья. Зародившаяся мелодия не могла помешать искусственно спокойному и вечно взволнованному голосу диктора:

— Долгие годы одной из достопримечательностей нашего города считалась фигура Скорбящей Подруги в Академическом саду. Неизвестный скульптор создал ее по модели художника Фогеля и установил на могиле творца. Месяц тому назад находившаяся в отличной сохранности статуя внезапно «поплыла»: потеряла жесткость, выпрямилась, разогнула прижатые к лицу ладони. Реставраторы, которым предстояло заняться восстановлением памятника, столкнулись с любопытным явлением: то, что представлялось нам монолитным гипсовым слепком, оказалось упругим манекеном из не применявшейся для ваяния вспененной пропилазы. Но самое любопытное ожидало исследователей далее: «раздвинув», как сказал один поэт, «чадру ладоней», Скорбящая явила нашим взорам хорошо проработанное художником, вполне привлекательное, даже по-своему живое лицо. Молодой ученый Игорь Алейнер заинтересовался историей происхождения памятника, обратился к архивам. И вот что ему удалось выяснить. Пожалуйста, Игорь, вам слово.

Игорь Алейнер появился на экране неторопливый, уверенный в себе. Зрители его не интересовали, взгляд ученого был направлен вниз, на стол со множеством голографических копий «коханки». Рассказывая, ученый расставлял копии в каком-то непонятном мне порядке, смешивал и снова расставлял.

— Художник Георгий Викторович Фогель около четырех лет подряд оформлял витрину крупнейшего универмага того времени — Гостиного двора. Обратите внимание, одну-единственную витрину! Создав вариабельный макет девичьей фигурки, он еженедельно решал с ее помощью какую-нибудь жанровую сценку. Всего таких сценок накопилось сто девяносто семь. Учитывая обыкновение тех лет запечатлевать все события на бумаге, мы надеялись отыскать фотографические или литературные отчеты в тогдашней периодике. И действительно, до нас дошли сто восемьдесят четыре композиции: часть фотографий была опубликована в посмертном альбоме Фогеля, свыше сорока любительских снимков случайно сохранились среди коллекционных материалов физика Валерия Томского, отдельные композиции описаны в других архивных документах. Пользуясь найденными материалами, мы с Машей Дунаевой попытались установить закономерность появления на свет отдельных сцен. Естественно, привлекли вычислительную технику.

«Да быстрей ты, соня!» — чуть не крикнула я, раздраженная полной и округлой речью. Но Игорь Алейнер, не услышав, обтекаемо продолжал:

— Оказалось, закономерность есть. И с приведенной в альбоме нумерацией не совпадает. Видимо, публикация фотографий производилась не в порядке рождения композиций, а произвольно. Таким образом, первой нашей задачей стало размещение снимков в последовательности завершенного действия.

По экрану, подтверждая точность моих воспоминаний, поплыли кадры с «коханкой». Вот она бежит с халатиком под мышкой. Вот спит лицом вниз. Вот, сдергивая передник, тянется на цыпочках к гвоздю. Вот, откинув занавеску, глядит на нас в окно.

— В нашей студии находится оператор голографических фильмов Маша Дунаева, — радостно сказал диктор, дивясь неожиданному совпадению. — Маша, вы давно порываетесь что-то добавить. Прошу.

Маша ворвалась в экранное изображение стремительно и легко:

— Конечно, дорогие зрители, главное сделал Игорь — расположил стоп-кадры так, чтобы ни один не выпадал из набора, определяющего беспрерывный процесс. Имея серию отдельных моментальных снимков действия, довольно просто получить само действие. Для этого существуют методы мультипликации, то есть последовательного заполнения промежутков между стоп-кадрами. Так мы заставили фигуру Скорбящей двигаться и жить.

— Ну, насчет жизни Маша поспешила с выводами, — перебил, снисходительно улыбнувшись, Игорь. — Нет пока никаких оснований считать способным на это мертвый материал. Я думаю, открытую Фогелем биоактивность манекена осторожнее будет назвать квазижизнью. Судите сами. Сейчас мы покажем вам получившийся фильм.

Я увидела кровать, на ней ничком, стиснув в кулаке угол подушки, спала «коханка». Она тревожно ворочалась во сне, скомкала простыню, под невидимым ветром тонко трепетала прядь волос. Вот «коханка» оторвала голову от подушки, поежилась, широко открыла глаза. Уселась на краешке кровати, нащупала босой ногой тапку — нетерпеливо, нервно, все время к чему-то прислушиваясь. Подбежала к окну, отдернула занавеску, выглянула. Потом заметалась по комнате, беспорядочно срывая отовсюду и бросая на пол какую-то одежду, не находя того, что нужно. Наконец нашла халатик, собралась накинуть на себя, не успела, зажала под мышкой, куда-то кинулась — и вдруг отшвырнула прочь, застыла на секунду, закрыла ладонями лицо и медленно-медленно опустилась на колени — в той самой позе Скорбящей Подруги, в позе памятника, нечаянно сотворенного Фогелем на свою собственную могилу. И опять — как тогда у Гостиного — у меня сами собой покатились беззвучные негорькие слезы.

Я не заметила, чем окончилась любезно показанная мне вне очереди передача. Опомнилась лишь тогда, когда диспетчер деликатным покашливанием намекнул о своем присутствии. Я отерла щеки, подняла голову.

— Не могу ли еще чем-нибудь помочь? — спросил диспетчер.

— Да. Перешлите, пожалуйста, копию фильма, голограммы, ну и прочее… — Я почувствовала озноб, пересела в нишу калорифера, прижалась спиной к теплой изразцовой стене. — И еще, если можно… Не знаю, жив ли он теперь, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году ему было лет сорок пять… Поищите, пожалуйста, Михаила Денисовича Калюжного.