Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

— А мама? — спросил он.

— Ну, и мама. Правда, ей с отчимом сейчас не до нас. Они ищут деньги на «Жигули». Так придешь?

— Приду, — твердо пообещал великан.

Настя побоялась рассказать любимому правду о своей семье. Как это часто бывает, истина была совершенно неправдоподобна и нуждалась в оформлении правдоподобной ложью.

Дело было в том, что, когда нашу прекрасную планету начали посыпать суперфосфатами и инсектицидами, насекомые, птицы и звери потянулись в города. Лошади уступили в неравной борьбе вонючим, трясущимся от ярости тракторам, собаки украсили жизни человеконенавистников, и только прекрасноокие коровы, согнанные в резервации, продолжали оживлять поскучневший пейзаж.

Поскольку не стало непроходимых чащ и таинственных болот, а глубокие пещеры заполнились банками из-под рыбо-крупяных консервов «Завтрак туриста», вслед за животными потянулись в города склонные к выпивке лешие, карьеристы водяные, малообразованные ведьмы, напористые провинциальные черти и хамоватые русалки. Они селились у городских родственников, вступали в кооперативы и плодили потомство со стойкими генетическими признаками. Настя принадлежала к третьему поколению этого боевого отряда — в ней было немного и от ведьмы, и от русалки. Последнее, впрочем, не отличало ее от подруг и привлекало мужчин.

В первую же субботу после отлично сданной сессии Афанасий стоял у двери с латунной табличкой «Бессмертновы». Квартира помещалась в бельэтаже прекрасного старого дома. Дверь открыла Настя, одетая во что-то голубое, все в цветочках и кружевах, что носило название домашнего халатика. Она позволила не растерявшемуся от восхищения великану поцеловать себя, затем взяла за руку и привела в большую комнату. Здесь она посадила его в старинное кресло, рассчитанное на великанов, и села сама.

— А где предки? — спросил он, надеясь в душе, что все ушли по магазинам или, лучше, разъехались в длительные командировки.

— Бабушка и дедушка в кухне, — предупредила она.

Афанасий осмотрелся. Комната была просторной и не очень светлой. Стены украшали копии картин. На самой светлой стене висела огромная картина, изображавшая лесную чащу, реку и голубоватых русалок с цветочными венками на головах. У окна великан заметил туалетный столик, заваленный косметикой. Помада, например, была сложена в картонной крышке из-под торта. Около столика на стене висели репродукции на тему «Леда и лебедь». Большинство из них были до того фривольны, что он покраснел.

— Это бабушкины, — сказала Настя, смутившись. — А это дедушкины, — и она показала на противоположную стену комнаты.

Еще багровый от смущения великан перевел взгляд. На второй стене висели окантованные цветные изображения чудовищ и уродов. Здесь ползали драконы необычных форм, человекообразные существа с членистыми конечностями, пили кровь из трупов вурдалаки.

— Брейгель, — говорила Настя, показывая на очередную картинку. — Босх, Замирайло, Ропс.

Афанасию даже показалось, что при звуках ее голоса химеры и гидры на репродукциях зашевелились и глаза некоторых из них глянули на него.

— А что они вдвоем делают на кухне? — спросил он, отворачиваясь от стены.

— Дедушка печет пироги, а бабушка ругается с соседкой.

— У вас много соседей?

— Нет. Одна старушка… Старая квартирная ведьма.

— Квартирная ведьма? — удивился великан.

— Я не говорила… — растерянно произнесла Настя. — A-а, это он заговорил!

Афанасий повернул голову в направлении ее взгляда и вдруг увидел Глаз. Глаз был большой, не менее двадцати сантиметров по горизонтали, с чистым голубоватым белком и живым черным зрачком. Он стоял на черной мраморной подставке посреди серванта, между семью слонами, приносящими счастье, и какими-то амулетами скорее всего людей каменного века, и спокойно глядел на гостя.

— Что это? — пробормотал юноша.

— Глаз, — сказала Настя без тени юмора. — Дедушка его привез с Востока. Говорят, это третий глаз Шивы. Он все знает, все понимает, но никогда ни во что не вмешивается, ничего не делает и даже не советует, что делать. С тем, кто ему понравился, он разговаривает. Как сейчас с тобой! Направленная телепатия… Кстати, Афоня, не называй бабушку «бабушкой», она этого не любит, называй ее «тетей Татой».

— Настоящее имя Ашторет, или Астарта, греки чтили ее как Афродиту, а римляне молились ей как Венере. По профессии — богиня любви, возраст — около пяти тысяч лет. В последнем браке за Кощеем Бессмертным, дедом Насти.

— Что он тебе говорит? — она догадалась по лицу любимого, что Глаз ему рассказывает нечто необычное.

— Он сказал… он сказал, что твоя бабушка Астарта, или Венера, а дедушка Кощей Бессмертный… Он что, сдурел?

— Глаз никогда не врет, — грустно сказала Настя и добавила: — А ты что, теперь меня боишься?

— Нет, — твердо сказал великан. — Я тебя люблю, даже если ты ведьма!

Вопрос о чувствах был впервые поставлен с такой определенностью, и лицо девушки засветилось. Оно полыхало всеми оттенками розового цвета до того мгновения, как в дверь вошла немолодая, сильно располневшая женщина, с крупным носом и огромными черными глазами.

— А-а, — сказала она протяжно. — Это и есть твой любимый? Какой очаровашка… какая пуся! — старушка просто захлебывалась в избытке чувств. — Когда-то и меня любили красивые молодые мужчины. Помню, один пастух… Какой это был любовник! А вы не пастух? Жалко! Затем я вышла замуж за кузнеца, но меня полюбил военный… красавец мужчина! Вы не военный? Очень жалко!.. Да, нас застали на месте… Были большие неприятности! Ах, Марсик!

— …А сейчас ты замужем за старичком! — в дверь вошел очень тощий человек с глубоко посаженными, горящими неярким светом глазами. Яйцевидная голова его была совсем голой. В руках старик держал огромное блюдо со сладким пирогом. — Тата, сходи за чайником. Настенька, любовь моя сладкая, накрывай на стол, будем, ласточка, пить чай!

Когда все уже сидели за столом, хлопнула входная дверь, и через некоторое время появилась молодая, стройная блондинка с надменным и загадочным выражением лица. Ее голубые глаза светились холодно, как голубоватый лед Арктики. За женщиной вошел лысоватый, худой человек с лицом землистого цвета. Он потер руки, чмокнул губами и глухим голосом сказал:

— Здравствуйте, вот и мы!

— Это мама и Упыревский, — прошептала Настя на ухо юноше.

— Русалка, — раздалось в ушах великана. — Лживая и непорядочная баба. Непроходимо глупа и жадна. Упыревский — последний отпрыск старинной семьи вурдалаков. Пьет кровь из семьи, сосет государство, — Глаз был безжалостен в своих оценках.

— Замерз я что-то, — сказал Упыревский, опять чмокнул губами и снова зябко потер руки.