Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

Зачем я ее пишу и почему?.. До тридцати с лишним мог не писать и не писал. А потом не смог… Все было: и тайное желание потрясти основы, и ощущение полной бездарности, провалы и редкие, пока еще робкие удачи… Мне повезло. Вот уже несколько лет занимаюсь в семинаре фантастической литературы, которым руководит Борис Стругацкий. Ни в одной творческой студии не учат «на писателя», и наш семинар в этом смысле не исключение. Но как важно для начинающего писателя быть в атмосфере творческой, доброжелательной и строгой одновременно. Как важно в моменты неудовлетворенности собой и своими «опытами» видеть перед собой вершины, к которым идти и идти…

Мой литературный опыт невелик, но в одном я уверен: без моделирования реалий будущего фантастика оказалась бы очень обедненной, однако важно, ради чего это делается. Важно, чтобы автором руководило жгучее желание поделиться своими тревогами о судьбах мира, общества, человека!..

Виктор Жилин

Эти ребята вынырнули со стороны пустыря и двигали точнехонько к проему. Резво двигали. Если бы не Джуро, мой напарник, я бы их наверняка проморгал, ну и схлопотал бы от Ялмара. Не впервой, конечно, но радости, сами понимаете, мало — рука у гада тяжелая. В общем, спасибо Джуро, он хоть и дрыхнул все утро, пригревшись тут же, на железной кровле, но вдруг его будто укололо. Глаза продрал, морда в ржавчине, башкой туда-сюда: «А это что за типы?..»

Крыша старого цеха — самое высокое место в округе, весь Комбинат как на ладони: развалина на развалине, глядеть тошно. От зданий одни скелеты; кругом кирпич битый, бетон, скрученная арматура, мусор, дрянь всякая — попробуй там что отрой! А вот старьевщики как-то ухитряются.

Сразу за оградой — бетонные чаши отстойников, залитые какой-то окаменевшей гадостью, за ними — сизая гниль золоотвала до самых гор, вся в мелких трещинах, будто сеть черная сверху. Негде здесь укрыться, хоть ты лопни. Как я их проморгал — ума не приложу! Сгоряча я даже на мнимонов погрешил: может, думаю, ранние пташки? Глянул вверх — оранжевый час идет, какие, к чертям, мнимоны?!

Потом-то я допер. Не иначе как по каналу они пробрались, что к отстойникам подходит. А это, я вам скажу, суметь надо — там в два счета костыли обломаешь! В общем, шустрые ребята. Но какого дьявола они сюда поперлись? На старьевщиков не похожи — ни повозки, ни тачки, да и одежонка не та, чистая больно. А главное — оружия не видно. Может, у них что и есть, только не то здесь место, чтобы пушки свои прятать. Это вам не столица! Тут как родился — сразу палец на спусковой крючок и гляди в оба. Одно слово — Зенит! Катакомбы, шахты, городишки брошенные… Опять же горы в двух шагах. Ну а население известно какое: вся рвань сюда стекается.

Раньше, говорят, в наши края кругачи наведывались — порядок, значит, наводить. Вроде считается, что все Призенитье запретно для поселений: фон, мол, какой-то. Смех и грех. Чуть что, весь сброд — в катакомбы, как крысы, и никакими силами их оттуда не достать: там целый подземный город. Теперь не суются. Я тут полгода, ни одного кругача в глаза не видел — не до нас им теперь. Правда, Пузырь божился, что вчера их конный патруль встретил, но Пузырь и есть Пузырь, ему и не такое мерещится, который месяц не просыхает…

А эти трое шпарят себе открыто средь бела дня, словно по проспекту, и прямиком к нам. Это, значит, к Ялмару в лапы, ну а кто он такой — всем известно.

— Психи, что ли? — ворчит тут Джуро и бинокль достает. Единственный на всю ватагу, его только дозорным и доверяют. Долго крутил, настраивался: биноклик-то дрянненький. Вдруг, смотрю, замер, в окуляры вдавился.

— Постой-постой, — сипит. — А ведь там девка! Чтоб мне сдохнуть — девка! Ну-ка, Стэн, глянь…

И бинокль бесценный мне сует. Я, конечно, не поверил. Джуро у нас малость того, чокнутый он на этой почве, всюду ему бабы мерещатся. Откуда им здесь взяться? Старухи древние, всякие там колдуньи, знахарки, гадалки — эти да, встречаются. А женщин молодых сроду не бывало, а если какая и заводится, то спаси и помилуй, не было и не надо!

Навел я фокус. Эти трое вот-вот к пролому подойдут. Гуськом топают, торопятся. Первый — здоровенный дядя, аж квадратный весь, в бинокль не влезает. Грудь колесом, за плечами рюкзачок — нас с Джуро запихать можно, еще место останется. Одет чудно, не по-здешнему. Куртка широченная, шаровары, высокие ботинки — армейские, что ли? На башке красная шапчонка, вроде петушиного гребня. Где только выкопал?..

Следом паренек топает вразвалочку, башкой белобрысой все крутит — любопытный, значит. Тоже с рюкзаком, но поменьше. Раз в пять. Молодой — может, чуть постарше меня, чистенький такой, упитанный — явно не из наших.

Двинул я бинокль правее. — чуть не выронил, даже окуляры вспотели. Святая сфера, Джуре-то, оказывается, не привиделось! Третьей действительно шла девица — и какая!.. Даже в мутные стекла видать: эта из настоящих! Что надо девица, ничего подобного здесь не было и быть не может. Сразу видно: или из столицы, или из горных ферм, что за Седловиной, — там, по слухам, еще сохранились семейные кланы… Высокая, прямая, русые волосы до плеч. На голове ничего нет, так и идет, простоволосая. И — хотите верьте, хотите нет — в штанах! Натурально, в мужских штанах, я потому и не разглядел сразу. Да еще куртка балахоном до пояса, поди различи!

Тут Джуро у меня бинокль выхватывает и по шее — это чтоб не зевал больше.

— Дуй к Ялмару, — рычит. — Чтоб одна нога здесь, другая там!

Шагнул я к люку, деваться-то некуда. По правде говоря, меня это не касалось. Если этим остолопам жить надоело, черт с ними, туда и дорога. Но девицу-то зачем с собой таскать?

— Стой! — шипит Джуро в спину. — Тут останешься. Глаз с них не спускай! И смотри у меня, сучья кость!..

Сверкнул глазищами бешеными и вниз. Ружьишко и бинокль, конечно, с собой прихватил — не доверяет, гнида. Все старики в ватаге мне не доверяют: чувствуют, конечно. Как волка ни корми… Ну, вернулся я на пост у трубы — что оставалось делать? Эти чокнутые уже пролом миновали, по территории двигают. Ну, чего, спрашивается, они тут потеряли? Ведь каждому идиоту известно: Комбинат за ватагой Ялмара, а у него полсотни вольников, и по каждому давным-давно перекладина плачет.

Тут внизу, на площадке, зашевелились. Смотрю, сам Ялмар, Джуро, Шакал с братанами, Пузырь со своей псиной рыжей — видать, уж хватанул где-то… И все рванули к водокачке — только пыль столбом. Ясное дело, там и перехватят. Еще группа — человек семь — почесала в обход к дыре, перекрыть выход. Короче, все, кто оставался на Комбинате.

Посмотрел я вокруг. За оградой — пусто до самого болота; на тропе, что к Станции ведет, — ни души. Наши сегодня на фермах промышляют, раньше утра никак не появятся. Тут меня и осенило: ведь всей этой братии сейчас не до меня будет, а когда вспомнят — меня и след простыл!