Юрий Самусь - «Приключения, фантастика» 1994 № 01

Телеглаз парил все над той же скалой. До нее было метров сто, но пройти их следовало через открытое пространство. Мне почему‑то вспомнились джайгер–кабины, осуществлявшие мгновенный надпространственный переход любого материального тела в заданную точку пространства. Единственным условием оставалось лишь наличие в данной точке аналогичной джайгер–кабины. Однако здесь не было никаких кабин, и я отбросом прочь эту бесплодную мысль. Похоже, я старался оттянуть время.

Потом я долго стоял неподвижно. Страх и необходимость действовать боролись друг с другом. Я понимал, что промедление — подобно смерти, но не в состоянии был сделать первый шаг. И только через мгновение я понял почему, когда над головой раздался свист раскручиваемой пращи. Серебристый цилиндрик ядерного заряда пронесся в воздухе, но прежде чем он коснулся земли, я успел забиться в щель меж двух скал. Была вспышка, боль и мрак…

Наверное, я очнулся очень скоро, иначе бы мицарец успел добраться до меня. Я открыл глаза и увидел, что продолжаю стоять, зажатый двумя каменными жерновами. Сильно болела левая сторона тела. Я посмотрел на ноющую руку. Она была сплошь покрыта волдырями ожогов. Сколько же рентген я получил?

Слеза накатилась на правый глаз, левый постепенно угасал.

Мне конец: осознал я. Без медицинской помощи, причем, экстренной помощи, я не дотяну и до утра. Впрочем, хватило бы и нескольких таблеток антирадина. Смешно, но от каких‑то малюсеньких белых шариков зависит твоя жизнь. Хм… Скорее, нелепо.

Мне показалось, что я уловил слабый залах духов: манящий, нежный и столь знакомый! Я резко повернул голову, но никого рядом не было. Так оно и должно быть, попытался я успокоить себя. Разве я имею право на что‑то надеяться? Смерть рядом, она ждет и, по всей видимости, твое время, Глендон, пришло.

В небольшой ложбинке прямо на уровне глаз мелькнуло что‑то оранжевое. Я протянул дрожащую руку и нащупал капсулу. И в этот миг я задохнулся, еще не веря, не понимая, почему? Неужели я сошел с ума? Нет. Смешно. Это просто игра воображения с помощью которой угасающий мозг пытается ухватиться за реальность, порождая нереальное.

Я поднес капсулу к глазам. «АHТИРАДИН».

Я ОШИБАЮСЬ.

Несколько таблеток упали в руку.

ГЛУПОСТЬ!

Язык ощутил во рту что‑то твердое.

ОБМАН!

Кислая капля обожгла язык, небо, гортань. Тысячи рецепторов одновременно возопили, посылая импульсы в мозг:

— СПАСЕНИЕ, СПАСЕНИЕ, СПАСЕНИЕ!

Но я не верил, не мог поверить в это.

Я снял хрономет с шеи и, зажав его здоровой рукой, выбрался из щели. Телеглаз был гораздо ближе, зависнув теперь над ущельем. Я опустил глаза и увидел катящегося по камням мицарца, похожего на гигантского ежа. Он тоже увидел меня, в замешательстве остановился.

Я поднял хрономет.

Мицарец медленно стал раскрываться, высовывая короткие отростки, в которых бешено раскручивалась праща.

Я выстрелил.

Потом медленно опустился на камень и закрыл глаза. Вот и все. Скоро за мной прилетит вертолет и заберет обратно в свинарник Делорана, как до этого забрал Фелиаса с Поллукса и не забрал ни Маркуса, ни Хэма Одвинталя. Их больше нет, лишь только атомы, из которых некогда состояли их тела, теперь опыляют Вселенную. И быть может, где‑нибудь они вновь возродятся в ином обличье, в иной сути, как знать?

В далекой дали послышался шум мотора. Я открыл глаза. Левый по–прежнему слезился, но правый выхватил из окружающего мира скалу, где вечность назад скрывался Хильд с системы Мицара.

Ты хотел убить меня, но ты не виновен в этом. Жестокий мир, в котором мы живем, превращает даже добрые существа в ужасных монстров. Невероятно, но я могу уничтожить его, разорвав галактики на одинокие угасающие звезды, перемолов пространство в пыль, оставя от вселенной вселенское пепелище. Но я не знаю, как это сделать, а главное не хочу, чтобы это произошло, потому что мир — не только жестокость и насилие, но и любовь, дружба, радость материнства, детский смех. Я не должен подвергать все это риску. Но я — человек. А для человека нет ничего дороже, чем жизнь.

Я внутренне содрогнулся, глядя на скалу. Только несколько шагов отделяли меня от гибели. Если бы я решился преодолеть эту сотню метров, то оказался бы в самом эпицентре взрыва. Кажется, я тогда отвлекся мыслями о джайгер–кабине, а потом подсознание не дало мне сделать эти роковые шаги.

Стоп! Джайгер–кабина… Помнится, по нейронам мозга тогда пробежала слабая тень еще одной мысли. Я отринул ее, посчитав бесплодной. Но ведь в тот миг я подумал о перемещении в пространстве без джайгер–перехода. Каким образом?

Я тяжело вздохнул. Нет, это невозможно.

Шум моторов нарастал. Уже слышался шелест винтов, рассекающих воздух.

НЕВОЗМОЖНО!

Я был обречен на жалкое существование в школе гладиаторов и, по–существу, на скорую гибель.

НЕВОЗМОЖНО!

Я вздрогнул, ощутив снова неуловимый аромат духов. Лежавший рядом на камне хрономет вдруг соскользнул с него и со звоном упал мне под ноги.

— О, Смерть, ты прекрасна! — воскликнул я.

Нежный колокольчик рассыпался в звонком смехе и растаял в прозрачном воздухе.

Я поднял хрономет, перевел планку с режима поражения на режим секундного хронопереноса и приставил дуло к груди.

Если я не ошибся в расчетах, то через секунду Вилгурия переместится в пространстве и повернется вокруг своей оси ровно настолько, чтобы я оказался далеко за пределами этой страшной арены смерти. И если мне повезет, я не окажусь в момент выхода в пространственной точке, совмещенной с каким‑нибудь деревом или еще бог знает с чем.

Вертолет завис над моей головой, обрушивая вниз пласты воздуха. Я поднял изуродованную левую руку и помахал ему. Через толстое стекло кабины на меня смотрело перекошенное от злобы лицо Делорана. Он жаждал моей крови за разрушенный телеглаз. Я улыбнулся и нажал на курок.

Почва резко ушла из‑под ног и я обрушился с трехметровой высоты на снежный склон. Боже, я был в горах! Где‑то далеко от страшного места, порожденного злым гением человеческого разума. Вокруг меня простирались суровые вершины, покрытые снежной скатертью непогоды. Я протер глаза. Ничего не изменилось.

— О, Смерть, получилось! — возликовал я. — Нет предела моей благодарности! Слышишь?

В ответ лишь тихо всхлипывал ветер.

— Ты здесь, рядом, я знаю, — закричал я. — Ответь мне, прошу. Я хочу увидеть тебя, твои глаза, твои губы. Я хочу услышать твой нежный голос, потому что обожаю тебя!

— Это признание в любви? — ласковый голос пронзил мое сердце.

Я опустился на одно колено и, склонив голову, прошептал:

— Да.

Ночь — время кровавых тайн и поруганной чести, время воров и убийц, хаоса и тьмы. Но именно ночь приносила мне облегчение. Я выбирался из своей норы, устроенной в развалинах какого‑то древнего сооружения, и бродил во пустынным улочкам Хайзияра — главного города Виллтурии. Что толкало меня, излеченного, дрожащего от холода и лихорадки на эти новые вылазки? Причина весьма банальна — все та же неистребимая жажда жизни. Я рылся в мусорных ямах, отыскивая остатки пищи, ибо другого способа утолить голод у меня не было. На Вилтурии жили грабежом и пиратством, но это было не для меня.