Аркадий Стругацкий - Неизвестные Стругацкие: От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты

Валя Демченко сообщает Сорокину, что его рукопись «Старый дурак» теперь (после требований журнала «Губернский вестник») называется «Старый мудрец», но «сцену совращения он решил оставить». «Нева» же ее не оставляет и заменяет «сцену совращения» на «сцену возвращения».

Журнал «Советише Гэймланд» (в издании «Текста» — «Гэймланд») заменили «Надежным транслятором», хотя «перевод с иврита» остался.

Убрано уточнение насчет Жоры Наумова «он же Гирш Наумович», а «какой-то еврей из Академии наук» заменен на «какой-то жук из Академии наук». Соответственно, это высказывание Сорокин называет не антисемитским, а антинаучным выпадом.

Об Олеге Орешине Сорокин думает: «…я принял его за обыкновенного зоологического антисемита вроде лейб-гвардейцев. <���…> Не был он антисемитом». В журнальном варианте изменено на: «…он показался мне явлением скорее зоологическим».

Самой страшной возможностью для Синей Папки Сорокин почитает издание ее тиражом 90 тысяч экземпляров и дальнейшее забвение. В журнальном варианте уменьшают количество экземпляров до 30 тысяч… Сейчас написали бы 5 тысяч…

Из журнального варианта убраны: колоритное замечание («Словно рассказывают тебе умиленно, как ты в три годика, не удержавшись, обделался при большом скоплении гостей. А ведь не три годика, а все двадцать восемь было мне тогда…»), вторая половина описания сюжета «Нарцисса» («И поскольку «воле Шуа дю-Гюрзеля не мог противостоять даже сам Шуа дю-Гюрзель», бедняга безумно влюбился сам в себя. Как Нарцисс. Дьявольски элегантный и аристократический рассказ. Там есть еще такое место: «К его счастью, после Нарцисса жил еще пастух Онан. Так что граф живет сам с собою, выводит себя в свет и кокетничает с дамами, вызывая, вероятно, у себя приятную возбуждающую ревность к самому себе»») и определение этого рассказа как «порнографический». Слово ОНАНИЗМ заменено на РУКОБЛУДИЕ. В воспоминаниях Сорокина о Кате (как журнал вообще пропустил этот эпизод — даже не верится) заменено «остальными грудями и ляжками» на «женскими особями», убрано «для уместного опорожнения семенников». Убрано и: «Они только испачкали ей живот и ноги обильной дрянью и разбежались».

Сорокин после сна вспоминает, что раньше ему «снились больше бабы». «Бабы» целомудренно заменены на «амуры и венеры».

Убрана запись в дневнике: «Омерзительный, как окурок в писсуаре». Прозвище «Сортир Сортирыч» заменено на «Диван Диваныч». Даже «тащиться в туалет и воевать с неисправным бачком» посчитали для Сорокина неуместным, в журнале он тащится в ванную воевать с неисправным смесителем.

Убрано сравнение Жоры Наумова: «…а у меня обе ноги прострелены, я тогда меж двух костылей болтался, как стариковская мошонка меж ног…», осталось лишь «как» и многоточие.

Убраны подробности из рассказа Кудинова («как его рвало, как его несло и так далее», как «сзади» воду закачивают).

Анекдотический рассказ о надписи на снегу и фотографиях всего этого в журнале оставлен, но фраза «Полина Златопольских (мечтательно заведя глаза): «Однако же, какая у него струя!»» скромно заменена на «Фотографии разбегаются по рукам и в большинстве своем исчезают».

О писательской бригаде, страдающей морской болезнью, Сорокин вспоминает: «…вся заблеванная, благополучно помирала в койках…» ВСЯ ЗАБЛЕВАННАЯ заменено на ЗАКАТИВ ГЛАЗА.

О беседах с читателями Сорокин размышляет: «…чтобы никакая сука, буде она окажется в зале, не могла бы придраться…» В журнале СУКА заменена на ГИШУ.

По мелким изменениям в тексте можно проследить, как дорабатывался текст Авторами, как постепенно проявлялся в нем и отличный от других произведений стиль (поющий, поэтический, несколько архаичный и одновременно очень интеллигентный).

При доработке рукописи Авторы изменяют обыденные, простые слова на «высокий слог»: вместо «неизбежный» — «неизбывный», вместо «напольный» — «цокольный», вместо «одна» — «единая», «решил» — «сделал вывод», вместо «три-четыре горячих картошечки, рассыпчатых» — «три-четыре горячих рассыпчатых картофелины», вместо «какое было модно» — «какие были в моде», вместо «водка пролилась у них из фужеров» — «водка плеснулась…», вместо «бокалы» — «чары», вместо «хоть что-нибудь» — «что-либо», вместо «какая-нибудь реальная надежда» — «сколько-нибудь реальная надежда», вместо «обычно» — «обыкновенно», вместо «какие-то» — «некие», вместо «этот» — «данный», вместо «так» — «столь», вместо «бодрые» — «бодрящие».

Сорокин о претендентах в Союз Писателей: «…а уже напечатали такую уйму!» В книжных изданиях вместо УЙМУ — УЙМИЩУ.

При виде Гнойного Прыща у Сорокина в журнальном варианте «подступило к горлу», позже — «холодок зашевелился под ключицами». Свое состояние при этом Сорокин сначала называет «мое воображение», позже — «мой психоз».

«Значит, и вы знали Анатолия Ефимовича?» — спрашивает Сорокин у Михаила Афанасьевича. В книжных изданиях ЗНАЛИ Авторы меняют на ЗНАВАЛИ. Более изысканно. И позже в тексте, вспоминая Михаила Афанасьевича, Сорокин называет его «моим странным знакомым». ЗНАКОМЫМ в книжных изданиях заменено на ЗНАКОМЦЕМ.

О встречах с читателями с радостью вспоминает Сорокин: «…когда даже явная глупость, произнесенная тобой, вежливо пропускается мимо ушей…» В журнальном варианте вместо ВЕЖЛИВО — ВЕЛИКОДУШНО, что в данном случае, по-моему, более уместно.

Если сравнивать журнальный вариант ХС с книжными, то ясно видно: Авторы решили максимально сократить отсылки в ХС к ПЛЭ. Причина будет рассмотрена ниже, пока же перечислим различия.

Дополнения к текстам, связанным с ПЛЭ, в книжных изданиях обусловлены лишь красотой слога и добавкой эмоций. К примеру, были добавлены мелкие замечания о ПЛЭ: «…с эликсиром этим чертовым, который я же сам и выдумал себе на голову…» (в тексте журнального варианта было лишь: «…с мафусаллином этим чертовым…»); «…был так благодарен Косте за то, что он, по всей видимости, забыл о моих приключениях с эликсиром жизни…».

Остальное же — только сокращения.

В книжных изданиях после реплики Кудинова («А ты у нас рисковый мужик, Феликс Александрович! Ловко у тебя это получилось! Но не думаешь ли ты, что тебе это припомнят, а? Во благовременье, а?») идет воспоминание Сорокина об инциденте с рукописью Бабахина, а затем: «Оставив его размышлять, какие выгоды он сможет теперь извлечь из доброго знакомства с таким значительным лицом, я неспешно и в каком-то смысле даже величественно двинулся вниз по лестнице». В первоначальном же варианте вместо этого присутствовал текст, отчасти разъясняющий странное поведение Кудинова: