Роберт Шекли - На суше и на море 1963

А вот огромные, искусно раскрашенные амфоры, кружки, вазы для цветов и для благовоний, для фруктов и для воды. Тут же пепельницы, блюда, тарелки всевозможных форм, цветов и размеров. Блюдца и чашки, безделушки и кувшины.

В углу, вдали от света (у окон места нет — там покупатели могут захотеть рассмотреть свои покупки), приютились и творцы всех этих сокровищ. Они сидят в неких деревянных креслах-станках. Одной ногой мастер безостановочно крутит тяжелый каменный круг. Круг приводит в движение штифт, на конце которого на небольшой круглой площадке размещается глина. По мере вращения штифта бесформенная груда глины приобретает определенную форму, толстеет, худеет, вытягивается, обрастает ободками, выступами и наконец предстает перед нами изящной, стройной и красивой вазой. Быстрым движением гончар отставляет вазу в сторону, накладывает на площадочку глину, и руки его — грубые, жесткие, морщинистые, но такие легкие и искусные руки, вновь начинают порхать, казалось бы, еле касаясь бесформенной желтой массы, чтобы превратить ее вскоре в чудесное произведение искусства.

Он ни на мгновение не останавливается, он даже не отрывает взгляда от работы. Не замедляя хода, поскрипывая, вращается тяжелый каменный круг, движутся руки… Минута за минутой, час за часом, месяц за месяцем, год за годом.

Изделие тут же поступает на стол к живописцу, который без трафарета и образца, а так, по вдохновению, но всегда со вкусом, всегда красиво распишет вазу или тарелку гаммой цветов, изящным рисунком.

А хозяин в халате и феске еле успевает обслуживать неожиданно нахлынувших в этот «мертвый сезон» туристов. Полчаса, час проводим мы в лавке и наконец с сожалением покидаем ее.

И опять бежит под колеса дорога, медленно проплывают назад кактусы, похожие на колоссальные артишоки, ржавая трава, белые, низкие, слепые домишки с неподвижно застывшими на пороге старухами и стариками. Изредка навстречу проходит вереница верблюдов, проносится машина. Мчится бедуин в национальном костюме. Он мчится не на скакуне, не на верблюде, а на… огненно-красном мотоцикле. Бредут пешком берберы. Они здесь аборигены. Это их земля. Лишь потом пришли сюда арабы.

Но вот пейзаж меняется. Мы подъезжаем к Хаммамету. Здесь порт. Город славится своими рыбными промыслами. Минуем большой белый дом. Тут живут «дети Бургиба». Таких «детей» у президента Туниса девять тысяч. Это сироты, воспитываемые за счет государства в таких вот загородных колониях. Здесь занимаются они наукой и спортом, учатся ремеслам.

Зелени все больше. Оливковые рощи, эвкалипты, пальмы. Город проезжаем не останавливаясь. За ним начинается «Африканский рай». За длинными белыми стенами, за коваными решетками, в густых зеленых садах высятся роскошные многоэтажные виллы. За оградами видны бассейны, фонтаны, цветники.

Это одно из самых красивых мест в Тунисе. Но тунисцы не имеют к нему никакого отношения. Все эти виллы, все эти райские сады принадлежат английским, французским, американским богачам. Их интересы сильно потеснили в Тунисе. Но все же они еще достаточно выкачивают из страны, чтобы позволить себе такую роскошь.

Вдоль моря тянутся богатые отели. Нам показали один, который стоил два миллиарда франков. Чего там только нет: и малый гольф, и лавки сувениров, где все стоит втридорога, и бассейн в двух шагах от моря, и великолепно оборудованный пляж. Здесь можно получить самые изысканные европейские блюда, а метрдотель знает дюжину языков.

Все это для иностранных туристов.

Но не успевает наш автобус отъехать и двух десятков километров, как мы попадаем в один из крупнейших сельскохозяйственных районов, и опять сердце сжимается от горечи при виде этих бедных людей, одиноко рассеянных по необозримым полям. Они копошатся медленно, устало, вооруженные древними сохами. Им помогают верблюды.

Мы проезжали их дома. Это даже не глиняные, покрытые иссиня-белой известкой домишки на севере. Это бурые, серые земляные хибары без окон, окруженные низкими хворостяными заборами. Все стелется, все прижато к земле. И только черные рамы колодцев, напоминающие наших «журавлей», вздымают к небесам свои сплетенные деревянные руки…

Во время нашей поездки нам удалось посмотреть некоторые интересные достопримечательности города Кайруана. Прежде всего это, разумеется, мечеть Брадобрея. Почему она так знаменита, осталось для меня тайной. Ну, был пророк, ну, был у него брадобрей, ну, построил он на скопленные от выгодной службы деньжата мечеть. Ну и что?

Впрочем, мечеть действительно красива. Она окружена белыми стенами. Сначала надо пройти вымощенный грубыми плитами двор, потом неширокий коридор, стены которого выложены тончайшей, очень красивых цветов мозаикой, а пол устлан коврами. На скамьях вдоль стен сидят слепые нищие. Услышав, что кто-то входит, они мгновенно вскакивают и направляются к туристу, безошибочно находя его в большом помещении, где шаги заглушают мягкие, густые ковры.

Кстати, о кайруанских коврах. Они знамениты на весь мир. Их производством занято в городе более двух тысяч прядильщиц и трех тысяч ткачих. Ежегодная продукция достигает сорока тысяч квадратных метров. В настоящий момент тунисцы возлагают большие надежды на экспорт кайруанских ковров.

«Можно сказать, — пишет по этому поводу газета «Ля Пресс», — что процесс изготовления ковров изменен от начала до конца. Иногда наши кайруанские ковры упрекали в том, что они слишком сильно пахнут шерстью или не всегда качественны. Больше таких упреков не будет. Промывка, сушка, изготовление — все теперь делается самым рациональным образом».

Чтобы угодить вкусам заокеанских и европейских покупателей, предполагается даже ввести совсем сенсационные новшества: ковры будут иметь рисунки на темы римской мозаики, бедуинской татуировки и даже на абстрактные темы.

Но вернемся в мечеть Брадобрея. Пройдя, как уже говорилось, коридор, посетитель попадает еще в один двор, на этот раз небольшой, тоже весь украшенный мозаикой. Его окружает галерея с колоннами. Наконец входим в самую мечеть. Она крайне мала, с низким потолком. Краски слепят глаза. Пол ее устлан толстым слоем ярких ковров, стены покрыты пестро и искусно раскрашенными изразцами. Посредине, за зеленой железной решеткой, покрытый бархатным малиновым покрывалом гроб самого Брадобрея Сиди-Сахби. Решетка украшена крошечными цветными лампочками, какие у нас вешают на елку. Кругом лампы и светильники. А напротив на стене висит картина, изображающая Мекку.

Какая-то старая женщина молится, сидя у дверей. При нашем появлении она прерывает молитву и с любопытством рассматривает нас. Еще большее любопытство проявляет маленькая девочка, которая до этого бегала по мечети, а теперь застыла, засунув палец в рот и устремив на нас огромные, блестящие глаза. Зато дряхлый, весь в морщинах старик, громко читавший Коран, не обращает на нас никакого внимания. Он так же громко продолжает свое чтение…