Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Мы вновь проделываем путь по лабиринту улиц Медины и наконец выходим через огромные ворота из этого странного города. Он позади. Перед нами рыжая степь, голые холмы, пыльная дорога…

На следующий день мы побывали в гостях у одного из богатейших людей Феса — Моккри. Отец его в прошлом паша Касабланки, дед — великий визирь многих королей, умерший в возрасте 110 лет. Сам Моккри не молод. Он живет в своем огромном, роскошном дворце в окружении бесчисленных слуг и приживальщиков. Дворец весь украшен мозаикой, бьют фонтаны в бассейнах внутреннего дворика, пустуют десятки парадных комнат. По вечерам дворец сверкает огнями. За электричество Моккри не платит. Французская компания подает его бесплатно, в благодарность за то, что дед Моккри когда-то предоставил компании кое-какие привилегии. Так, пустяки. Теперь компания выкачивает из Марокко миллионы.

Покидая Фес, мы заехали во дворец Эль Магриб, в котором жили многие поколения султанов и который они без конца достраивали. Дворец колоссален — это, по существу, дом, занимающий площадь в 90 гектаров! Бесконечные стены, коридоры, переходы, залы, внутренние дворики с бассейнами, сады с фонтанами… Сплошной лабиринт, некоторые строения которого относятся к XIII веку. Идешь и идешь, минуешь дворы, комнаты, молельни, а конца не видно!

Все покрыто тончайшей мозаикой, чудными каменными кружевами, резьбой по дереву, барельефными строками из Корана. Многие части дворца пришли в ветхость, разрушаются. В садах засохли цветы, опали листья, мозаика рассыпалась. Кое-где сейчас идут реставрационные работы. У выхода из дворца, там, где по бокам обширного пыльного двора вдоль тенистых каменных галерей разместились служебные помещения калифата, застыли в полудремоте старики с трубками в зубах.

Покидая этот дворец, последнюю достопримечательность, виденную мною в городе, я задержался у маленькой, похожей на пещеру лавчонки. На ее полках в беспорядке были расставлены дивные изделия из кованого железа — змеи, стрекозы, верблюды, фонари, подсвечники, жучки… Их с удивительным искусством изготовлял человек в бедной черной одежде, сидевший тут же. Он сам продавал свои фигурки. Мне захотелось купить маленькую стрекозу.

— Сколько она стоит? — задал я вопрос продавцу.

— Какая? — в свою очередь спросил он, глядя на меня большими черными глазами, в которых застыла печаль.

— Вот эта, — указал я на понравившуюся мне фигурку.

— Дайте мне ее в руки, — попросил продавец.

Взяв стрекозу и ощупав пальцами, он назвал цену. Продавец был слеп.

Я не мог прийти в себя от изумления. Неужели все эти чудесные железные миниатюры, тонкие и изящные, создавал слепец? Оказалось, что да. Печальный взгляд черных глаз не видел ничего. Даже сегодня, когда жаркое солнце слепило, отражаясь от белых стен дворца, для него была ночь.

— Берите, мосье, — сказал продавец, заворачивая мне покупку. — Это талисман, он приносит счастье.

Мне стало грустно. Как бы я хотел, чтобы счастье пришло наконец сюда, к этому слепому мастеру, к этим с утра до ночи склоненным портным, к этим искусным горшечникам, ваятелям по дереву, ко всем этим людям, что без устали, без перерыва трудятся в своих темных мастерских, на своих темных улочках, где даже ярким солнечным днем царит ночь.

Но на смену ночи всегда приходит день.

«Марокко» — это исковерканное европейцами слово «Мага-риб», что значит «закат». И действительно, долгое время над Марокко царили закатные сумерки. Не только название, но и жизнь страны исковеркали колонизаторы.

Это время прошло. Наступает рассвет.

Есть страна Тунис. И есть Тунис-город. По-французски они произносятся по-разному (в первом случае — Tunisie, во втором — Tunis). По-русски — одинаково.

Тунис-город — столица Туниса-страны.

Тунис — страна небольшая по сравнению с Марокко. Ее территория вчетверо скромнее — 100 тысяч квадратных километров, а население почти в три раза меньше — около трех с половиной миллионов человек.

Похожи обе страны. Порой приходится напрягать память: в Марокко я это видел или в Тунисе?

От Парижа, провожавшего нас сплошным дождем и туманом, до Туниса чуть больше двух часов полета. Хотя стоял ноябрь месяц, мы ждали жары. Тунис известен своей жарой. Позже товарищи из посольства рассказывали нам, что ртуть в градуснике, висевшем на солнце на стене посольского дома, дважды добирались до 60 градусов по Цельсию, и прибор лопался. Пришлось перевесить его в тень, там было «всего» 45 градусов.

Однако в день или, вернее, вечер нашего прилета особой жары мы не ощутили — обычный южный вечер у моря.

Город в пятнадцати минутах езды от аэродрома Эль-Акина. Отель — один из крупнейших — расположен в центре города, на авеню Бургиба. Авеню по существу бульвар. Вообще же зелени в городе мало. При полумиллионном населении в Тунисе приходится три квадратных метра зелени на человека.

Газета «Ля Пресс» сообщала: «Многие семьи с детьми живут в тесноте, в домах с патио (внутренний дворик) без воздуха и солнца. А в таких районах, как Мелассин и Гериш, 70 тысяч человек не имеют и одного квадратного метра на душу». Впрочем, сейчас намечен план, согласно которому на каждого жителя столицы будет приходиться 20 квадратных метров садов и парков. Уже теперь в центре города, на авеню Хабиб Тамер, разбит большой сад. А это лишь начало.

Надо заметить, что в Тунисе, получившем совсем недавно свою независимость, весьма старательно стремятся избавиться от всего, что напоминает тяжкие времена колониализма. Если в Марокко сплошь и рядом названия, вывески, объявления написаны только на французском, иногда на французском и арабском, то в Тунисе часто можно увидеть подобные надписи только на арабском языке. Многие улицы, площади, бульвары переименованы. Вот и главная магистраль города носит теперь имя президента страны — Бургиба.

Древние ворота, отделяющие европейскую часть города от арабской и называвшиеся некогда Французскими, ныне называются Морскими (лет семьдесят назад сюда доходила вода близлежащего озера, которая постепенно отступала все дальше, засыпаемая песками).

Тунис — город шумный и суетной. Беспрерывно движется поток машин, сквозь который ловко пробираются крошечные красно-желтые такси. Улицы заполнены народом. Людей, одетых в европейское, здесь гораздо больше, чем в Марокко, женщин с покрытыми лицами гораздо меньше. Целый день толпы молодежи, галдя, окружают входы в кино, недоступные им из-за непомерно высоких цен на билеты. В кафе восседают оживленно жестикулирующие люди.

Не успеешь выйти на улицу, как на тебя набрасываются чистильщики сапог. Они здесь тоже другие, нежели в Марокко. Там печальные и значительные, здесь — веселые и лихие.