Кейт Лаумер - Машина времени шутит (сборник)

— А мне хочется, — сказал я. — Между прочим, расскажите-ка еще раз, что такое Ластрион Конкорд.

Он фыркнул.

— Я никогда не слышал об этом.

— Жаль, — сказал я. — Думаю, что это моя фантазия. Я увидел ее в том же месте, где и… — Я вынул плоский пистолет, который взял из сейфа. — Может быть, и это тоже фантазия?

— Что это значит, Флорин? — сказал Сенатор напряженным голосом. — Ты изменяешь мне?

Теперь была моя очередь усмехнуться ленивой усмешкой.

— Ерунда, — сказал я. — Кого вы думаете одурачить, Сенатор… или как вас там?

Он остолбенел.

— Почему я должен обманывать тебя?

— Это вы уже хватили через край, — сказал я. — Визитеры ночью, разукрашенная приемная, намеки на темные дела в недалеком будущем. И детали были хороши: фальшивые официальные документы, фальшивые деньги, — может быть, даже фальшивый пистолет. — Я подбросил его на ладони.

— Это двухмиллиметровый игломет, — сердито, а может быть, испуганно произнес он. — Будь с ним осторожен.

— Да, детали были хороши, — продолжал я. — Как раз очень подходящие, как взятый напрокат смокинг. Вот я и отправился разузнать, в чем тут дело.

— Я не замешан в этом, — сказал Сенатор. — Я умываю руки от всей этой аферы.

— Что скажете о вторжении?

Он посмотрел на меня и нахмурился.

— Вторжения нет, а? — сказал я. — Жаль. Я чуть не полюбил оккупацию. В этом были кое-какие возможности. Что дальше?

Он задвигал желваками на скулах.

— А, черт, — сказал он и скривился. — Мое имя Бардел. Я актер. Я был нанят для имперсонификации Сенатора.

— Для чего?

— Спроси того, кто меня нанимал, — сказал он злобным тоном и ощутил боль в челюсти.

— Болит, да? — сказал я. — Это сделано мной. Я был должен тебе пару оплеух за пиво в любом случае. Оно обошлось бы тебе в одну, если бы было без наркотика.

— А ты крепкий парень, верно? Эта доза должна была успокоить тебя до тех пор, пока… — Он оборвал сам себя. — Не обращай внимания. Я вижу, мы сделали ошибку в самом начале.

— Расскажи мне о начале. — Он попытался приподняться, и я встал над ним и покачал головой. — Я никогда не бью лежачего, — сказал я. — Если только меня к этому не вынуждают. Рассказывай, приятель.

Сенатор посмотрел на меня и ухмыльнулся. Он издал короткий смешок.

— Флорин. Железный человек, — сказал он. — Флорин, бедный, ничего не подозревающий простак, который позволяет связать себя архаичным призывом к долгу. Они снабдили тебя одеждой, гримом и текстом для разговоров — плюс крошечным устройством за ухом, чтобы провести тебя через трудные и опасные места. И что же ты делаешь? Ты пробиваешь в этом плане дыру такого размера, что через нее может пройти симфонический оркестр.

— Похоже, что у вас все концы, — сказал я.

— Не поймите меня превратно, Флорин, — сказал он. — Черт, неужели до вас еще ничего не дошло? — Он постучал по бугорку за ухом. — Здесь близнец вашего. Я был пойман тем же способом, что и вы.

— Но кем же? Или кеми — если это много значит для вас.

— Советом.

— Продолжайте, у вас прекрасно получается.

— Хорошо. У них были планы; теперь очевидно, что они не срабатывают.

— Не заставляйте меня уговаривать вас, Бардел. Я из тех людей, которые любят, чтобы им обо всем рассказывали. Начинайте связывать все в единое целое. Мне не нравятся все эти свободные концы.

— То, что я могу рассказать, не сделает вас счастливым.

— А вы попробуйте.

Он хитро посмотрел на меня.

— Позвольте мне вместо этого задать один вопрос, Флорин: как вы добрались из вашей комнаты — в довольно заурядном отеле, насколько я припоминаю — в Дом правительства? И по этому же поводу, как вы добрались до отеля?

Я стал припоминать. Я помнил комнату. Она была заурядная, это так. Я попытался вспомнить детали регистрации, либо коридорного. Ничего. Я, должно быть, позволил соскользнуть маске игрока в покер с моего лица, потому что Бардел оскалил зубы в беспощадной усмешке.

— А вчера, Флорин? Что-нибудь о вашем последнем деле? О ваших старых родителях, долгих счастливых годах детства? Расскажите мне о них.

— Это, должно быть, действие наркотика, — сказал я, чувствуя, каким неповоротливым становится мой язык.

— В общих воспоминаниях Флорина, кажется, есть немало пробелов, — презрительно насмехался экс-Сенатор. — Как называется ваш родной город, Флорин?

— Чикаго, — сказал я, произнося название как будто на иностранном языке.

Сенатор выглядел озадаченным.

— Где это?

— Между Нью-Йорком и Эл А (Лос-Анджелесом), если только вы не передвинули его.

— Эл А? Вы имеете в виду… Калифорнию? На Земле?

— Вы догадались, — сказал я и сделал паузу, чтобы облизнуть губы сухим носком, который я обнаружил в том месте, где обычно находился язык.

— Это кое-что объясняет, — пробормотал он. — Возьми себя в руки, парень. Тебя ожидает шок.

— Давай, — сказал я, — но помни о шумах в моем сердце.

— Мы не на Земле. Мы на Грейфеле, четвертой планете системы Вульф-9, в двадцати восьми световых годах от Солнца.

— Вот это поворот, — сказал я, и мой голос был пустым, как игрушка на рождественской елке. — Не нас оккупирует чужая планета; мы оккупируем их.

— Вы не обязаны верить моим словам, Флорин.

Разбитая губа, а может быть, и что-то другое, делали его голос не совсем ясным.

— Посмотрите вокруг. Похожи ли эти растения на земные? Разве вы не заметили, что сила тяжести на восемнадцать процентов меньше, а воздух больше насыщен кислородом? Взгляните на солнце; это диффузный желтый гигант, находящийся в четырехстах миллионах километрах отсюда.

— Хорошо. Моя старая мама, если у меня была старая мама, всегда учила меня смотреть правде в глаза. В этом вы не очень здорово мне помогаете. Достаточно того, что я бегал по своему следу в Чикаго. Начинайте вносить во все это ясность, Бардел. Кто-то взял на себя массу хлопот как по транспортировке меня к месту, называемому Грейфел, так и по постройке достаточно убедительных декораций. Должна существовать причина всего этого. Что же это?

Он посмотрел на меня, как хирург смотрит на ногу, которую необходимо было отрезать.

— Вы не знаете, что делаете. Вы вторгаетесь в то, что недоступно вашему пониманию; сущность не является тем, чем она кажется…

— Не рассказывайте мне о том, чего не существует, говорите о том, что есть.

— Я не могу этого сделать. — Он что-то вертел в руках: с блестящими кнопками и хрустальной петлей наверху, на которую трудно было смотреть. — Я был терпелив с вами, Флорин, — сказал он, но его голос ускользал от меня, слова вылетали быстрее и быстрее, как пластинка, пущенная не на тех оборотах.

Моя голова пульсировала сильнее, чем когда-либо; зрение оставляло желать лучшего. Я попытался схватить затуманивающееся передо мной лицо; но оно ускользнуло за пределы досягаемости. Я увидел вспышку в солнечных лучах и услышал голос, раздающийся из-за холмов…