Ярче Тысячи Солнц - Алекс [СИ]

Противников у меня было двое: Хорёк, пытающийся встать, и Олег, держащийся за глаз и вторым злобно зыркающий на меня. Ню-ню. Одноглазый Джо, похоже, решил придушить меня прежде, чем смогу рассказать, что он побывал в борделе или смогу шантажировать его этим. Я демонстративно вытянул руки и собрал пальцы в кулаки, хрустнув костяшками. Эх, держите меня семеро! Вот если бы он меня не трогал, я бы молчал, а так, хана тебе! Вражина. И не посмотрю, что ты друг Валентина. Тем более вы, похоже, больше не дружите.

Я приготовился бить, но Хорёк, встав на карачки, передумал вставать дальше. И прям с низкого старта, заорав, кинулся на меня, пытаясь схватить под коленки и повалить на землю. Ему не удалось. Я тяжёлый мальчик. Поймав и зажав его голову между ног, я от души хлопнул его ладошкой по голой заднице. Просто не смог удержаться! Вопль Хорька перешёл в вой. А я в это время выпустил Олега из поля зрения, за что и поплатился. Тут же мне с такой силой прилетело в глаз, что от посыпавшихся искр можно было, наверное, прикурить. От удара меня развернуло, в глазах стало темно, и я начал заваливаться на землю, медленно, как старое дерево. «Вот это удар, так удар!» — пронеслось в голове. Давно так не получал. Но Хорька я не выпустил! Он сильно дёрнулся, пытаясь вырваться, чем только окончательно уронил мою не очень хорошо соображающую тушку на себя. Сверху на нас зачем-то свалился Олег. Зачем он сделал это, я понял, когда в руку мне воткнулся знакомый дротик.

— Уроды! Слезьте с меня! — придушенно заскулил Хорёк.

Но сознание уже уплывало…

Ну вот, я снова в этой дурацкой клетке. В темнице сырой. Причём это та же самая клетка, к которой я персонально, наверное, приписан. Жизнь идёт по кругу, блин. Украл, выпил, в тюрьму. Романтика… По соседству сидит Рекса, напротив стоит клетка с Хорьком и Олегом. Зачем их запихали в одну клетку, не знаю, может, у них клетки кончились, а может, в качестве наказания. Как я понял, сюда сажают либо дебоширов, либо больных, чтобы отлежались. Ну да, валяться тут — то ещё удовольствие… А глаз болит. Хорошо мне Олег зарядил, собака сутулая. Фингал, наверное, на пол-лица! Сидят, шушукаются, гады довольные, пакость замышляют.

Впрочем, не показывать же, как мне грустно и печально? Нужно взбодриться и других взбодрить. О, точно… щас спою! И мне радость и врагу пытка. Единственное достоинство моего голоса в том, что он громкий, а то, что звучит, как у психически больного бегемота, дело десятое.

— Что ж ты вьёшься… чёрный во-оро-он… — заунывно затянул я…

В клетке напротив прекратили шушукаться и настороженно покосились на меня. Ну нет, про ворона слишком грустно, надо повеселить ребят.

— Тополиный пух, Хорёк — петух! — переключился я.

— Я тебя убью! — взвыл тот самый Хорёк.

— А ночи такие лунные…

Соседи скисли рожами так, словно кило лимонов разжевали.

— Птиу-у-у-у! — радостно поддержала меня Рекса.

Кажется, только ей моё попурри понравилось, соседи как-то погрустнели, поняв, что я специально завываю, и заткнуть меня они не смогут.

— Заткнись, придурок! — злобно зашипел Хорёк, решив всё-таки попробовать. — Иначе мы тебя…

Что они там меня, он пригрозить не успел. Послышался топот тяжёлых скафандров пустоглазых, и мы все замолчали, посмотрев на приближающуюся процессию. Процессия тащила сюда нека. Он был голым. Длинные белые волосы были растрёпаны и вымазаны в крови, голова безвольно моталась в такт шагам, хвост висел безвольной тряпкой. Котик был без сознания. Очень красивый котик…

— Мэйд?! — подскочил я к решётке, узнав нека.

Как? Откуда? Что он тут делает?

Пустоглазые открыли мою клетку и буквально швырнули тушку кошака на меня. Еле поймал, оседая с ним на пол. Пустоглазые деловито закрыли клетку и удалились, ничего не объясняя.

— Мэйд, — начал ворочать его я, осматривая.

Грудь, правое плечо были густо залиты пластиком. Он явно ранен, но, что за раны под ластиком, непонятно. Отдирать, чтобы посмотреть, тоже нельзя, только хуже сделаю, я же не доктор. Руки и ноги холодные, как у трупа. Перехватив его поудобней, поднял безвольную тушку и, перетащив на лежанку, уложил на себя. Рядом на этой узкой доске мы бы просто не поместились. Положив его голову на плечо, чтобы было удобней, попытался обхватить его руками и ногами, чтобы согреть. Но куда мне, Мэйд не намного меня короче.

— Вау, смотри, какую гламурную кису нам доставили! — свистнул Хорёк. — В общем вольере будет веселуха, пока его грифоны не сожрут.

— Ты забыл, кого слушаются рраски, Хорёк? Я скормлю им тебя, — спокойно откликнулся я.

Уж чего-чего, а собачиться сейчас с Хорьком совершенно не хотелось. Честно говоря, я был не уверен, что рраски меня послушаются, и покосился в клетку Рексы. Та внимательно смотрела на меня и принюхивалась.

— Не вздумай, — злобно прошипел я Рексе, ещё сильней прижав Мэйда к себе. — Он мой.

— Ого, какие страсти! — оскалился Хорёк. — Голубая луна всему виной… как никто его любила… Чё там дальше-то было? — толкнул он локтём Олега.

— Не знаю, я пидорские песни не слушаю, — отмазался Олег.

Придурки.

Я осторожно пошевелился и, освободив руку, погладил Мэйда. Провёл рукой по животу, шее и почесал за ухом. Блин, а у меня даже воды нет, напоить его. Он сейчас выглядел таким бледным, несчастным, словно сломанная игрушка. Осунувшийся какой-то, синяки под глазами, губы искусаны до крови. Наверняка он такой не только из-за ранения. Переживал, что я пропал? Всё бросил и помчался меня спасать? Дурень, блин. Красивый и храбрый дурень! А теперь мы оба тут, и зачем он корпорации сдался, я не знаю. Но ничего хорошего ожидать не приходится. Ну как-то он меня всё же нашёл? Значит, тот жучок был его. Видимо, всё-таки как-то смогли его отследить. Значит, и тогда меня могли отследить: тогда, когда я потерялся. Вот же… Мэйд всё-таки боится, сильно боится меня потерять. А если бы я сбежал, а не был похищен, что бы он сделал? Отпустил? Только теперь понимаю, как он в себе не уверен. Наследник корпорации, его ведь воспитывали сильным. В его понимании, наверное, он должен быть лидером и заботиться обо мне. А вышло всё как-то не так. Я слишком самостоятельный, и ему приходится подстраиваться под меня. Его воспитывали политиком, чтобы он держал маску. А теперь он без маски. Настоящий, бледный Мэйд, уставший и нервный.

Я смотрел на его осунувшееся бледное лицо и понимал, что что-то странное происходит со мной здесь и сейчас. Прям в эту минуту. Это же надо! Я не принял его, когда он признавался мне в любви, я не принял его, даже когда мы переспали. Отношения, может, принял, но не его, такого странного и вредного. Я не мог сказать, что люблю его. А сейчас, блин, это фигня под названием «Любовь включилась». Вот не раньше, так позже! Как это работает, интересно. Мне, чтобы влюбиться, надо сидеть в клетке? Это я утрирую, конечно. Надо было просто увидеть настоящего Мэйда. Бледного и даже в несознанке кажущегося испуганным.