Саад Хоссейн - Гуркха и Владыка Вторника

– Значит это знаменитая Канелия Шакиа.

– Я полковница запаса. Я бы предпочла, чтобы вы называли меня по званию.

– Разумеется, полковница Шакия, – ответил Додже с поклоном. – Я тебя узнал. Позволь сказать, что твои демонстрации боевого искусства доставили мне огромное удовольствие. Особенное впечатление произвел дебют в ММА. Блестящий удушающий захват сзади.

Гамилькар поднял бровь. Боевые искусства? ММА? Он не искал ее в системе, уважая приватность. В этом смысле он был старомоден. Она никогда не упоминала профессиональные бои.

– Это было больше пятнадцати лет назад, – сказала полковница.

Додже снова облапал ее взглядом.

– Однако мне кажется, что ты и на день не постарела. Интересно, как бы ты справилась с профессионалом.

– У вас профи под рукой? – лениво поинтересовалась полковница. Ее пальцы поглаживали рукоять ножа, суля беду всем присутствующим.

– Послушайте, Додже… – вмешался Гамилькар.

Полковница подняла руку, заставляя его молчать. Она перенесла вес на носки, ноги были слегка расставлены, а руки свободно висели.

Додже щелкнул пальцами и дверь бесшумно скользнула в сторону. Безмятежной походкой ожившей горы в комнату вошел гигантский монгольский джентльмен без шеи. Его взгляд метнулся между Гамилькаром и полковницей Шакией, и верно идентифицировал ее как угрозу.

– Господин Кхунбиш, демонстрацию, пожалуйста, – приказал Додже.

Господин Кхунбиш не ждал. У него был борцовский бросок, низкий и быстрый, рывок для прохода с захватом обеих ног. Он знал, что с его весом противнице невозможно будет высвободиться. Полковница встретила его коленом в лица, что почти не замедлило монгола. Затем она обхватила его шею, удерживая ноги подальше от его цепких рук, и сделала какой-то резкий пируэт, после которого оказалась на его спине. Рука скользнула под его подбородок и зажала шею левым бицепсом, ноги обвились вокруг торса, и она повисла на нем, словно магнитная мина, пока он с ревом пытался вырваться. Это казалось невозможным, но Гамилькар потрясенно смотрел, как огроменный монгол выгибался, пытался ее стряхнуть, шатался, хватал ее руками – делал все, чтобы ее сбросить. Ощущая как воздух покидает его легкие, он принялся биться спиной о стену, пытаясь отодрать или отбить ее, используя свой вес. Полковница Шакия лишь усиливала захват, жилы на руках вздувались канатами, а на лице играла окровавленная ухмылка.

Наконец монгол закончил свою тщетную борьбу. Он подобрался, сжал зубы и хлопнул в ладоши. Внезапно раздался треск электричества, щелчки, а затем бойцов окружили запах обугленной плоти и дым. Полковница Канелия бросила его шею со вскриком, откатилась назад в низкую стойку. С застенчивой улыбкой, несмотря на очевидную боль, Господин Кхунбиш сложился, где стоял: его одежда свисала обгоревшими клочьями, спина дымилась.

– Электрический разряд, совсем как угорь, – сказал Додже. – Используется только в крайних случаях, разумеется. Все же я сказал бы, что это ничья, нет? Прекрасно, полковница Шакия. Чувствую себя неприступным в защитном кольце твоих рук.

Канелия Шакия подергивалась от адреналина и электрического шока. Гамилькар видел, как ее рука почти непроизвольно движется к револьверу, и уже мог представить крупнокалиберную дыру на месте, где был лоб Додже, так что он подскочил к ней, поднял и обнимал, пока дрожь ярости не утихла – бесконечно краткое мгновение, прежде чем ее глаза вернулись к обычной холодности. Господин Кхунбиш кажется понимал, будучи из того же теста, поскольку слегка поклонился, извиняясь, и сделал за спиной Додже традиционный салют бао кван, кулак в ладони, спрятанный от нанимателя жест уважения между мастерами боевых искусств.

– Благодарю за демонстрацию, господин Кхунбиш, – полковница Шакия вернула поклон пранамой, индийским ответом. В плавильном котле Катманду, городе, где столкнулись эти две древние мировые культуры, использовались миллионы жестов уважения, каждый из них понятный в деталях подтекста. Пранама также была небольшим извинением за то, что все зашло так далеко.

– Теперь мы убедили вас, что сможем защитить? – спросил Гамилькар.

Старик уперся в него взглядом.

– Защитить меня? Определенно. Я просчитал Карму, господин Гамилькар Панде. Как думаешь, сколько стоит жизнь Бхана Гурунга?

– Что?

– Что если господин Кхунбиш вырвет его голову из тела, подвиг, который, я уверен, он способен осуществить голыми руками? С моим счетом, хмм? Какой кармический штраф наложит на меня наша возлюбленная правительница?

– Вы предлагаете убийство.

– Видишь ли, мне кажется, мой счет выдержит потерю. Я копил добрые дела всю жизнь, э? Мне кажется, Карма позволит мне убить вашего Бхана Гурунга средь бела дня и глазом не моргнув. Мне кажется, я могу распорядиться о его казни как только он войдет в эту дверь, и мой счет почти не пострадает. На самом деле, мне кажется, у меня такая фора, что я могу распорядиться о твоей смерти и смерти восхитительной полковницы – и ваш босс мне позволит. О, может тут меня подожмет, но ты, со своим драгоценным карт-бланшем, ты будешь мертв . Что об этом думаешь, могучий шериф? — глаза Додже вспыхнули безумием.

– Мои бедные детки, вы думали что-то изменилось? Вы думали, ваш бог алгоритмов убережет вас от меня ? Вы думали, у меня нет двадцати Кхунбишей? Ты думал, я не могу кастрировать тебя перед твоей сучкой и смотреть как ты истекаешь кровью, а Карма даже и не дернется? Так что, да, я определенно чувствую себя защищенным. И Гурунг придет за мной, да, и ты будешь обязан вмешаться, даже если ненавидишь меня. И если он пройдет мимо доброй полковницы, без сомнения ты принесешь себя в жертву. И когда вы оба умрете, сражаться будет Кхунбиш. И когда Кхунбиш умрет, поднимется еще двое его братьев по духу, а затем еще двое. И когда куча трупов воздвигнется достаточно высоко, я наконец избавлюсь от этого проклятия.

– Папик. Ну, папик. Папуля Вторник. Йоу.

Папуля Вторник? Правда?

– Что? Что ты хочешь?

– Просто узнать, папуля. Какой план? Чувак, Гурунг разбрасывает фисташковую скорлупу по всему саду. Можешь сказать, чтоб он перестал?

– Не папик. Не папуля. Не папка. Мелек Ахмар. Мелек Ахмар. Король…

– Да-да-да, Король Марса, Повелитель Войны, я в курсе, Папуля Вторник.

Бывает что-нибудь хуже языкатого подростка-джинна? Бывает? Не думаю.

– Так что, пап, ходят слухи, ты всё.

– Что?

– Всё. Развалина. В прошлом.

– Отгребись! Я занят.

– Эй-эй-эй, не убивай гонца. Я слышала, не говорила, – ее возмущение зашкаливало и было совершенно искренним. Что, разумеется, означало, она точно это говорила. – Говорят, все твои приятели сгинули и никто тебя не помнит и всем насрать. На тебя.