Орсон Кард - Ксеноцид

— Es psicologista, agora? Теперь ты уже психолог?

— Я вовсе не собираюсь сажать ее в тюрьму.

— Ты ничего не собирался, — выступила Новинья. — Только не по отношению к детям.

— Это правда. По отношению к детям у меня нет никаких намерений. Тем не менее, я отвечаю за то, чтобы противодействовать поведению совершеннолетнего гражданина Милагре, который беззаботно приносит смертельную угрозу всем людским существам этой планеты, а может — и всем людским существам вообще.

— Но откуда появилась эта благородная ответственность, Эндрю? Неужто сам Господь Бог спустился на гору и на каменных скрижалях выбил твое право на управление людьми?

— Отлично, — вздохнул Эндер. — И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю, чтобы ты не совал свой нос в те дела, которые тебя не касаются. И честно говоря, Эндрю, это почти что каждые из дел. Ты не физик. Ты не ксенолог. Собственно говоря, ты вообще никто. Ты всего лишь профессионально вмешиваешься в жизнь других людей.

Эла набралась духу.

— Мама!

— Лишь одно дает тебе власть: этот проклятый камень в ухе. Она нашептывает тебе секреты, она разговаривает с тобой по ночам, когда ты лежишь рядом с собственной женой… И когда она чего-нибудь пожелает, ты появляешься на собрании, до которого тебе нет никакого дела, и повторяешь то, что она тебе приказала. Ты говоришь, что Квара совершила измену… только по-моему, это ты сам изменяешь настоящим людям ради переросшей программы.

— Новинья, — сказал Эндер. Это была попытка хоть как-то смягчить ситуацию.

Только Новинью диалог не интересовал.

— И не пытайся мной манипулировать, Эндрю. Все эти годы я верила, что ты меня любишь…

— Я люблю.

— Верила, что ты и вправду один из нас, часть нашей жизни.

— Это так.

— Верила, что это правда…

— Правда.

— Но ты именно такой, о котором нам с самого начала говорил и предупреждал епископ Перегрино. Манипулятор. Управляющий. Твой брат когда-то владел всем человечеством, правда? Но у тебя подобных амбиций нет. Тебе достаточно маленькой планетки.

— Господи, Боже мой, мама, ты с ума сошла? Неужели ты не знаешь этого человека?

— Мне казалось, что знаю. — Новинья всхлипнула. — Только тот, кто меня любит, не позволил бы, чтобы мой сын отправился к этим чудовищным малым свиньям…

— Он не мог задержать Квимо. Этого никому бы не удалось.

— Но он даже не пытался. Наоборот, хвалил его намерения.

— Это так, — согласился Эндер. — Я считаю, что твой сын поступает благородно и мужественно, и в этом его поддерживаю. Он поступил точно так же, как ты сама поступила бы на его месте. Хочется верить, что и я сам поступил так же. Квимо мужчина, он очень хороший человек, может даже — великий. Он не нуждается в твоей защите и не желает ее. Он уже решил, в чем состоит цель его жизни, и теперь стремится к ней. И я восхищаюсь им за это, ты тоже должна. Почему же ты считаешь, будто кто-то из нас должен стать у него на пути?

Новинья наконец-то умолкла, во всяком случае, на какое-то время. Неужели она обдумывала слова Эндера? Или же, в конце концов, осознала, сколь напрасным и… да, жестоким, было ее прощание с Квимо в гневе, а не в надежде? Во время этой минутки молчания Эндер верил, что все решится по-хорошему.

Тишина прервалась.

— Если ты только попытаешься вмешиваться в жизнь моих детей, между нами будет все кончено, — заявила Новинья. — Если же с Квимо что-нибудь случится… что угодно… я буду тебя ненавидеть до самой твоей смерти и стану молить, чтобы этот день наступил как можно быстрее. Ты не знаешь всего, сукин ты сын, и пора уже прекратить притворяться, будто все знаешь.

Она направилась к двери, но затем придумала более театрализованный уход. Новвинья глянула на Элу и сказала, до удивительного спокойно:

— Эланора, я немедленно предприму соответственные шаги, чтобы не дать возможности Кваре иметь доступ к оборудованию и регистрам, которыми она могла бы воспользоваться, чтобы помочь десколаде. И на будущее, моя дорогая, если я услышу, что ты с кем-то разговариваешь о делах лаборатории… тем более, с этим человеком… то до конца твоей жизни отберу у тебя допуск работы на станции.

И вновь ответом Элы было молчание.

— Ага, — сказала Новинья. — Вижу, что ты отобрал у меня больше детей, чем я предполагала.

И она исчезла.

Эндер с Элой ошеломленно сидели. В конце концов, девушка поднялась.

— Я обязательно должна что-нибудь сделать с этим, — сказала она. — Вот только понятия не имею, что.

— Может тебе следовало бы побежать за матерью и убедить, что ты на ее стороне.

— Но ведь это не так. Собственно говоря, мне казалось, а не пойти ли к бургомистру Зельезо и не предложить, чтобы он отобрал у мамы ее пост главного ксенобиолога. Ведь у нее явно не в порядке с головой.

— Вовсе нет, — запротестовал Эндер. — Если же ты сделаешь что-либо в этом роде, это ее убьет.

— Маму? Она слишком черствая, чтобы умереть.

— Нет. Сейчас она совершенно беззащитная, и каждый удар может ее сломать. Не тело… Ее… веру. Надежду. Не давай ей поводов подозревать, будто ты ее бросаешь.

— Это твое сознательное решение? — Эла раздраженно поглядела на отчима. — Или же это вышло само собой?

— О чем ты говоришь?

— Мама как раз сказала тебе нечто, что должно было бы привести тебя в бешенство, ранить… что угодно. А ты только сидишь и думаешь, как бы ей помочь. Неужели у тебя никогда не появлялось желания контратаковать? Неужели ты никогда не выходишь из себя?

— Эла, если бы ты, того не желая, убила голыми руками двух человек, то либо научилась бы держать себя в руках, либо утратила бы свою людскую сущность.

— И ты это сделал?

— Да. — На какое-то мгновение ему показалось, что девушка шокирована.

— Тебе кажется, будто ты и сейчас на это способен?

— Возможно.

— Это хорошо. Эта способность может пригодиться, когда тут все пойдет кувырком.

И она рассмеялась. Это была всего лишь шутка. Эндер почувствовал себя легче. Он тоже рассмеялся с нею, но слабо.

— Я пойду к маме, — объявила девушка. — Но не потому, что ты так сказал. И не по тем причинам, о которых говорил.

— Великолепно. Просто пойди.

— И тебе не хочется узнать, почему мне хочется быть рядом с ней?

— Я уже и так знаю.

— Ну конечно. Это я тебя запутывала. Ты все знаешь.

— Ты пойдешь к своей матери, поскольку это самый болезненный поступок, который возможен в данное время.

— В твоей версии это звучит просто отвратительно.

— Добрый поступок приносит больше всего боли. Самое неприятное задание. Самое тяжкое бремя.

— Следовательно, Эла — мученица? Ты так скажешь, когда будешь говорить о моей смерти?

— Если бы мне хотелось говорить о твоей смерти, пришлось бы все это записать на пленку. Я намереваюсь умереть гораздо раньше тебя.