Василий Воронков - Синдром отторжения [litres]

– Зачем? – Я схватил ее за плечи. – Зачем ты делаешь это, Лида? Я же вижу, это ты! Неужели ты и правда не узнаешь меня?

– Не надо.

– Ведь ты на самом деле все помнишь! – выкрикнул я и тряхнул ее за плечи. – Не обманывай меня! Но тогда зачем? Это они тебя заставляют?

Девушка подняла голову.

– Это так жестоко, – голос ее дрожал, как будто она долго плакала навзрыд. – Почему именно сейчас? Это как жестокая издевка…

– Что жестоко? О чем ты говоришь?

– Я не Лида! – крикнула Таис и грубо оттолкнула меня на кровать. – Прекратите повторять это! Или я никогда…

Она вытащила тенебрис и угрожающе взмахнула им перед собой. Я посмотрел на непонятный прибор в ее руке, а потом коснулся пальцами правого плеча.

– Что это? – спросил я. – Вы делаете какие-то инъекции? Это вы меня так лечите?

– Это, – оторопело пробормотала Таис, – это для вашей же…

– Для моей пользы? Как заботливо с вашей стороны! Что ж, давай! Жми на кнопку ради моей пользы и закончим этот бессмысленный разговор. Я не буду смотреть, если вам так проще.

Я прикрыл лицо ладонью.

Ничего не происходило.

– Извини, – послышался голос Таис. – Мне не стоило приходить. Я ошибалась.

Бронированная дверь открылась; выход из тюрьмы застилала густая тень, словно ничего, кроме моей пыточной камеры, уже не существовало. Таис взглянула на меня в последний раз – прежде чем уйти в темноту.

– Погоди! – крикнул я.

Таис замерла.

– Положим, что все, что ты… что вы говорите, – это правда. Каким-то невероятным образом. Но я действительно был на «Ахилле», и вы говорили, что были и другие пострадавшие тоже. Первый пилот. Я его помню.

– Да, – сказала Таис.

– Они здесь?

Таис замялась на секунду.

– Да, – нехотя ответила она. – Здесь есть и другие, с «Ахилла».

– Я могу их увидеть? Кого-нибудь. Первого пилота. Это помогло бы мне. Быть может, если бы мы могли поговорить…

– Нет. Мы думали об этом. Вы просто не совсем понимаете. Скорее всего, вам стало бы еще хуже.

– Хуже, чем это?

Я показал рукой на пустые белые стены.

– Извините, – повторила Таис и вышла из камеры.

Дверь закрылась за ней. Таис сгинула во тьме. Гулкое металлическое эхо прокатилось по сверкающим стенам. Но уже через секунду меня окружала тишина.

Я вышел в середину комнаты. По лицу стекали капельки пота; воздух в камере стал вязким и теплым, нагревшись от слепящего света из стен.

– А теперь, – сказал я, – а теперь просто отключите меня! Ну же! Нажмите на кнопку! Вы ведь часто это делаете!

Тишина.

– Я устал, – сказал я. – Я не могу так больше. У меня нет сил.

Ноги окоченели и почти ничего не чувствовали. Дышать было тяжело, с каждым вздохом легкие наливались болезненной тяжестью.

– Лида, – пробормотал я. – Нет…

Я поднял голову.

– Таис! Таис, пожалуйста! Я схожу здесь с ума! Если вы правда… если это не то, чего ты хочешь… Если вы…

Раздалось пронзительное дребезжание – можно было подумать, что кто-то пытается включить неисправный микрофон.

– Таис, – повторил я, – я не могу терпеть ни этот жуткий свет, ни темноту, ни этот холод… Таис!

– Достаточно! – рявкнул искаженный неисправным модулятором голос.

– Что достаточно?

– Сядьте на кровать! – приказал голос. – Я сейчас выключу свет. Попытайтесь уснуть.

– Таис…

– Сядьте на кровать!

– Таис, – повторил я, – у меня остался один последний вопрос. После этого я замолчу и постараюсь уснуть.

Надсадный шум прекратился – кто-то переводил дыхание, обдумывая мои слова.

– Я слушаю, – донеслось с потолка.

– Таис, – сказал я, – я вам верю, я верю, что вы хотите помочь. Я понимаю, что вы не можете мне все говорить, что вы, возможно, и не знаете всего, но постарайтесь ответить на этот самый последний вопрос.

– Я слушаю, – нетерпеливо повторила через модулятор невидимая Таис.

Я сглотнул слюну.

– Скажи, среди пострадавших, среди тех, кто с «Ахилла», есть девушка твоих лет?

Голос молчал.

– Да, – послышалось наконец с потолка, и этот единственный слог, произнесенный механическим басом, превратился в протяжный электрический гул, который еще долго стоял в ушах.

Прошел почти месяц после нашего последнего свидания с Лидой в театре, но она по-прежнему избегала меня, придумывая всевозможные причины, чтобы отказаться от встречи. Сначала у нее появились неотложные семейные дела, а ближе к сессии она решила круглые сутки готовиться к несложным промежуточным зачетам.

Я поговорил с ней всего несколько раз, когда мы случайно встречались в коридоре у поточных или в институтской столовой. Она была приветлива, позволяла целовать себя в щеку и все время куда-то спешила – на лекцию, непонятную встречу, домой. Прощаясь, Лида долго смотрела на меня зелеными грустными глазами, чуть нахмурив брови и улыбаясь, как умела, только уголками рта, – извиняясь за что-то, о чем никак не могла или не решалась сказать.

– В планетарии пустили новую программу, – сказал я однажды, чтобы хоть как-то ее задержать.

Лида была вместе с Анной, которая уже нетерпеливо тянула ее за рукав.

– Ты же знаешь, это не планетарий, – сказала Лида.

– В звездном театре, – поправился я.

– Нам вообще-то пора, – сказала Анна.

– Потом, – сказала Лида. – Мы торопимся по делам.

Она ехала с Анной в город, а у меня оставался последний семинар. Мы расходились по разные стороны узкой аллеи, которую обступали развесистые зеленые ели и уродливые облетевшие деревья.

– Звезды и любовь! – крикнул я удаляющимся девушкам.

Лида остановилась.

– Что?

– Звезды и любовь. Так называется новая программа. Мне показалось, будет интересно.

Анна скривилась.

На самом деле в фальшивом планетарии пустили голографический фильм о черных дырах и столкновении галактик. Я и сам не понимал, зачем решил соврать про звезды и любовь, – ведь требовались лишь секунды, чтобы уличить меня во лжи, открыв расписание сеансов в суазоре.

– Интересно, – улыбнулась Лида. – Но как-нибудь потом, ладно?

– Ладно, – согласился я.

Девушки медленно пошли по аллее, хотя совсем недавно так торопились, что даже не хотели со мной поговорить. Я чувствовал в груди страшную пустоту, словно в то самое мгновение, когда Лида отвернулась, я перестал существовать. Помню, что тогда на аллее не было никого, кроме нас троих. Впрочем, память наверняка обманывает меня – вечером, перед последними занятиями, институтский городок всегда заполняют галдящие стайки студентов. Но я видел только Лиду и ее некрасивую подругу – видел, как они неторопливо удаляются, позабыв обо мне.

Спустя пару дней я встретил Лиду снова – на сей раз у большой поточной, где Соколовский обычно читал снотворные лекции по истории колонизации.