Грег Иган - Рассказы

Когда взгляд Адама ухватился за фотографию, на которой двое мужчин наигранно позировали под знаком Голливуда, он понял, что рыдает без слез — и не от чего-нибудь, а от тоски. Ему хотелось, чтобы Карлос был рядом — помог ему вынести случившееся, помог все расставить на свои места. Покойного возлюбленного мертвеца он любил больше, чем был готов полюбить кого-либо еще, но по-прежнему не был способен ни на одно стоящее свершение, которое было по силам старику.

Он представил себя в объятьях Карлоса. — Шшш, все не так плохо, как ты думаешь — ты всегда сгущаешь краски, кариньо . Мы начнем с того, что имеем, а пробелы будем заполнять по мере надобности.

От тебя никакого толку , — ответил Адам. — Просто заткнись и трахни меня — больше у меня ничего не осталось . — Он лег на кровать и взял в руку свой член. Раньше это казалось ему неправильным, но сейчас Адаму было плевать — у него не было обязательств перед кем-то из них. По крайней мере, Карлос бы его, скорее всего, пожалел и не стал ворчать из-за бесплатных гастролей.

Он закрыл глаза и попытался вспомнить ощущение щетины, касавшейся его бедер, но не смог придумать сценарий даже для своей собственной фантазии — Карлосу просто хотелось поговорить.

— У тебя есть друзья, — настаивал он. — Есть люди, которые тебя ищут.

Адам не знал, ведет ли он выдуманную им самим дружескую беседу, или это фрагмент настоящего разговора, произошедшего в далеком прошлом, но решающую роль играл контекст. — Больше нет, кариньо . Они либо сами мертвы, либо считают мертвым меня.

В ответ Карлос просто посмотрел на него взглядом скептика, как если бы слова Адама заключали в себе какую-то нелепую гиперболу.

Впрочем, этот скептицизм имел свои плюсы. Если бы он постучался в дверь Синтии, она бы, вполне вероятно, попыталась воткнуть ему в сердце осиновый кол, но дружелюбный незнакомец, сидевший рядом с ним на похоронах, был настроен на разговор куда больше самого Адама. Тот факт, что он по-прежнему не мог вспомнить, кем был тот человек, казался достаточно веской причиной, чтобы его избегать; если он и сам был частью пробелов в его разуме, то должен что-то о них знать.

Карлос исчез. Адам приподнялся — чувство опустошенности не исчезло, но никакая жалость к самому себе не помогла бы ему улучшить свое положение.

Он нашел телефон и заглянул в категорию «Знакомства»; контактные данные были на месте. Незнакомца звали Патрик Остер. Адам набрал номер.

— Ты — первый, — сказал Адам. — Спрашивай, что хочешь. Иначе будет нечестно. — Они сидели на диване за столиком в старомодной закусочной «У Цезаря», где Остер предложил встретиться. Людей здесь было немного, и соседние столики пустовали, поэтому им не было нужды тщательно выбирать слова или общаться при помощи какого-нибудь кода.

Остер указал на щедрую порцию торта с шоколадным кремом, который принялся уничтожать Адам. — Ты правда можешь чувствовать его вкус?

— На все сто.

— И он совсем не изменился?

Адам не собирался подстраховывать свои слова софизмами о принципиальной невозможности сравнения квалиа и воспоминаний. — Ни капли. — Он указал большим пальцем в сторону трех столиков, расположенных позади него. — Я не глядя могу сказать, что там едят бекон. И мне кажется очевидным, что с моим слухом и зрением все в порядке, даже если моя память на лица оставляет желать лучшего.

— Значит, остается только…

— Каждый волосок на медвежьей шкуре.

«— Летишь вечером в ощущалку, Генри? — спросил помощник Предопределителя. — Я слышал, сегодня в «Альгамбре» первоклассная новая лента. Там любовная сцена есть на медвежьей шкуре, говорят, изумительная. Воспроизведен каждый медвежий волосок. Потрясающие осязательные эффекты» (пер. О. Сороки) [79] По всей видимости, в ответ на вопрос об оставшемся, пятом, чувстве осязания, Адам ссылается на сцену из романа О. Хаксли «О, дивный новый мир», намекая, что симуляция тактильных ощущений не уступает остальным ощущениям: «— Летишь вечером в ощущалку, Генри? — спросил помощник Предопределителя. — Я слышал, сегодня в «Альгамбре» первоклассная новая лента. Там любовная сцена есть на медвежьей шкуре, говорят, изумительная. Воспроизведен каждый медвежий волосок. Потрясающие осязательные эффекты» (пер. О. Сороки) . , — заверил его Адам.

Остер замешкался. — Никто не запрещает задавать больше трех вопросов, — сказал Адам. — Мы можем заниматься этим весь день, если захочешь.

— У тебя много общего с остальными? — спросил Остер.

— С другими серыми выгрузками? Нет. Раньше мы знакомы не были, так что у них нет причин выходить со мной на связь.

Остер удивился. — Я бы решил, что вы все будете действовать заодно. Пытаться улучшить ситуацию на правовом фронте.

— Пожалуй, так и следовало бы поступить. Но даже если в мире существует тайная группа бессмертных, пытающихся вернуть себе гражданские права, меня в их внутренний круг еще не пригласили.

Адам ждал, пока Остер задумчиво размешивал свой кофе. — Думаю, на этом все, — решил он.

— Ладно. Слушай, извини, что я повел себя грубо на похоронах, — сказал Адам. — Я старался не привлекать к себе внимание; меня беспокоило, как на это могут отреагировать люди.

— Не бери в голову.

— Так ты знал меня в Нью-Йорке? — Адам не собирался говорить в третьем лице; от этого разговор бы стал выглядеть чересчур нелепо. И раз уж он пришел сюда с претензией на эти воспоминания, как на свои собственные, дистанцироваться от них ему хотелось меньше всего.

— Да.

— Мы вели какие-то дела или были друзьями? — Ему удалось выяснить лишь, что Остер написал сценарии для пары независимых фильмов. Не было никаких записей, свидетельствующих о том, что они вдвоем работали над одним проектом; официально их число Бэйкона [80] Число, показывающее связь данного актера с Кевином Бэйконом, аналог числа Эрдёша в киноиндустрии. Правила расчета таковы: для самого Кевина Бэйкона оно равно нулю, для актеров, снимавшихся с ним в одном фильме — единице, для актеров, снимавшихся в одном фильме хотя бы с одним обладателем числа 1 — двум, и так далее. равнялось трем, так что к Остеру Адам имел отношение не больше, чем к Анджелине Джоли.

— И то, и другое, я надеюсь. — Немного подумав, Остер с раздражением отрекся от сказанного. — Нет, мы были друзьями. Прости, сложно удержаться от негодования, когда о тебе забывают — пусть даже и ненамеренно.

Адам пытался оценить, насколько глубоко его задело это оскорбление. — Мы были влюблены?

Остер чуть не захлебнулся своим кофе. — Боже мой, нет конечно! Я всегда был натуралом, а когда мы познакомились, ты уже встречался с Карлосом. — Он неожиданно нахмурился. — Ты ведь ему не изменял, а? — В его голосе звучало, скорее, недоверие, чем укоризна.