Альберт Кинросс - Остров ужаса

Я распахнул дверь ее комнаты, она же направилась ко мне с той же коварной улыбкой, что была ее излюбленной маской. Затем она прочитала грозное послание в моих глазах, увидела меч в руке и, дрожа в смертельном страхе, пала мне в ноги.

— Говори! — воскликнула она. — О нет, не гляди на меня так! Что я сделала? В чем провинилась?

Я оставил ее вопрос без ответа.

— Дарую тебе минутную отсрочку для молитвы, — сказал я, — и молись от всей души, ибо тотчас после этого тебя ждет быстрая смерть!

Она принялась вновь просить меня объяснить причины моей жестокости, но я не произнес ни слова. Я стоял недвижно, опустив меч, и считал про себя секунды, приближаясь к шестидесяти. Последние десять я стал громко отсчитывать вслух, дабы усугубить мучения, что она испытывала в ожидании гибели.

— Пятьдесят семь! — считал я. — Пятьдесят восемь!

Я с трудом узнавал собственный голос, таким он был яростным и жестким.

— Шесть… — начал было я, но тотчас оборвал себя, ибо карга с ужасающим визгом загнанной дикой пантеры вскочила на ноги и помчалась через комнату туда, где на стене висела тяжелая портьера из красного шелка.

— Дон Диего, отец мой, приди мне на помощь! — громко вскричала она пронзительным и жутким голосом; подобного вопля никто из смертных, будь то мужчина или женщина, не слыхивал и не сумел бы издать. Затем она отдернула портьеру своей тощей рукой, и передо мной предстал человек с угольно-черными глазами, столь властными и пронизывающими, что кровь застыла в моих жилах и я заледенел до мозга костей, недвижно застыв на месте подобно тем птицам, что обмирают и застывают без движения под стеклянным взглядом змеи. Обнаженный клинок выпал из моей холодной как лед руки на пол, ибо я окаменел, лишившись сил, и был вынужден лишь смотреть, не отрывая глаз, ибо мои глаза были прикованы к глазам этого призрака.

Я хорошо запомнил это видение, и не без причины. То был человек средних лет, с непокрытой головой, облаченный в черный бархат. Я никогда не забуду его лица; выражение его было таким надменным, жестоким и мрачным, что и ныне, закрыв глаза, я вижу его с той же ясностью, что и во время нашей первой и последней встречи. Кожа его была темной и смуглой, точно у испанца, подбородок украшала остроконечная бородка, волосы же на голове этого человека были черны, как уголь; но резче всего выделялись глаза, сковывавшие меня, словно магическими путами.

Так я и стоял, одеревенев и будучи не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, а вокруг меня радостно ходила сгорбленная карга, потирая руки и мурлыча от удовольствия, будто огромный кот. Некоторое время она скакала передо мной, дабы до конца насладиться моим замешательством, затем достала из сундука зеркало и на миг поднесла его к моим глазам, закрыв от меня властный угольно-черный взгляд. Лицо, что я увидал, было мертвенно-бледным и обрамленным каштановой бородой, на моем лбу проступали прозрачные капли пота, от страха я выглядел смиренным и жалким, а широко раскрытые глаза казались безжизненными и бессильными. Старуха убрала зеркало, и меня вновь подчинил себе зловещий взгляд черной фигуры.

— Задернуть портьеру? — шепнула ведьма мне в самое ухо.

— Да.

Голоса не было слышно, но она прочитала ответ по моим губам.

— Ты видел достаточно — но, быть может, тебе хочется посмотреть еще?

Она сжимала шелк костлявыми пальцами.

— Нет! Во имя Пресвятой Девы…

Слова застревали у меня в горле и я хрипел от ужаса.

— Поклянись, что ты оставишь меня в покое и больше никогда не войдешь в эту комнату!

— Клянусь!

В тот миг я готов был отказаться от всех надежд на лучший удел на земле и жизнь небесную, ибо лишился всякой силы и смелости.

— Теперь ступай! — вскричала она, и портьера задернулась, скрывая эти порожденные самим адом глаза. Ее рука по-прежнему сжимала шелк, и в любой момент человек в черном мог вновь появиться передо мной.

Я торопливо повернулся к двери, но прежде, чем я вышел из комнаты, она снова поднесла зеркало к моему лицу, однако я увидал лишь туман на стекле, ибо в зеркале не отражалось ни мое лицо, ни что-либо иное.

В страхе я помчался вниз по лестнице, точно меня преследовали по пятам десять миллионов демонов: разве не побывал я в преддверии преисподней и не видел то, что не дано увидеть ни единому человеческому взгляду? Я словно утратил зрение и незрячими глазами видел перед собой одни желтые и бесформенные пятна, как если бы глядел на лик солнца и был ослеплен его сиянием.

Мучимый унижением и ужасом, я держался по возможности дальше от замка, покуда голод не заставил меня вновь пробраться в кладовую и подвал. Желая утопить в вине свои страхи и терзания, я выпил в тот день столько, сколько не пил ни до, ни после этого. Моя голова шла кругом и ноги заплетались, когда я с двумя бутылями красного вина в руках снова направился к своему убежищу в лесу. Когда я проходил через главный зал, мое внимание привлекло зеркало, похожее по форме и размеру на то, что утром держала перед моим лицом Ведьма из Башни. Оно лежало на одной из кушеток.

— Более никаких испуганных, бледных и дрожащих от страха лиц! — сдавленно произнес я и почувствовал, как вино согревает меня, разливаясь под кожей. На душе у меня было легко, и я беспечно поднял зеркало и поглядел в него; миг спустя я швырнул его на пол, и оно разлетелось на тысячи осколков, ибо, клянусь небесами и землей, я увидал в нем то же искаженное ужасом лицо, бледное и бескровное, что я видел отраженным в этом самом зеркале, когда ведьма держала его между мной и призраком в башне, появившимся из-за портьеры красного шелка!

Я поспешил покинуть замок и, блуждая вокруг, набрел на скамейку в заброшенном саду, где и сидел, задумавшись и снова дрожа, ибо мужество, почерпнутое в вине, оставило меня и я уподобился ребенку, что некогда прожег руку до кости и теперь снова встретился лицом к лицу с огнем, вот только я в ужасе трепетал и страдал от встречи с колдовством. И пусть я сгнию в глубочайшей яме, но клянусь: покуда я сидел там, содрогаясь всеми четырьмя конечностями, проклятая ведьма нашла меня и принялась осыпать насмешками.

— Сайлас Фордред, шкипер из Хайта, где теперь вся твоя смелость и твое хитроумие? Ха-ха! — и она долго и визгливо смеялась.

Я не произнес ни слова и сидел, опустив голову на грудь, поскольку был устал и измучен.

— О да, не следовало тебе угрожать старой женщине и пытаться убить ее, ибо она не причинила тебе никакого зла! Да и осуществи ты свой злобный замысел, плохо бы тебе пришлось; Ведьма из Башни не умерла бы неотмщенной, а ты ведь всего лишь человек, презренный обычный человек, и нет в тебе ничего, помимо грубой силы и трусливого сердца!

— Уходи прочь! Я достаточно настрадался. Оставь меня в покое!