Вацлав Кайдош - Барьер

– Что ты говоришь? Что? – сонно спросила девушка.

– Есть свет! Я видел!

– Да… Я знала, что они… прилетят… Они нас спасут…

Даже если… мы… замерзнем… Они вернут… нам жизнь…

Жизнь…

– Скажи! Что я должен делать?!

– Я знала, что вы прилетите…

– Кама! Это я! Модест! – с ужасом закричал он. –

Скажи, что делать?

– Модест! Чего ты от меня хочешь? – со страхом прошептала она. – Зачем ты меня мучаешь? Я сказала все. Всю правду…

– Что ты? Что тебе?

– Такова правда. Ты должен понять… Я не могу… ничего… Ничего другого я не скажу… Не скажу… Ты должен понять… Не хочешь мне верить? Почему? Я тебе не лгу…

Нет ада… Нет рая…

Мюнх вскочил с земли и принялся кричать во весь голос. Потом долго прислушивался, но до него долетал только далекий шум ветра в горах.

Он снова призывал на помощь и прислушивался. Еще раз. И еще…

Наконец вернулся к Каме и, подняв ее с земли, двинулся к обрыву.

Вскоре он увидел свет. Свет был как будто выше и ярче.

Модест шел в ту сторону, спускаясь все ниже по камням.

Он сам не заметил, как оказался под обрывом. Красный огонек теперь помигивал вверху, быстро передвигаясь по небу. Модест следил за его движением с сильно бьющимся сердцем и радостной надеждой до тех пор, пока огонек прошел зенит и начал перемещаться к северо-западу.

Теперь уже не надежда, а беспокойство возрастало в нем с каждой минутой. Когда, наконец, красная точка исчезла за вершинами гор, он понял: просто это одно из искусственных небесных тел, вращающихся вокруг Земли, какие уже не раз показывала ему Кама.

Он в отчаянии приложил ухо к груди девушки. Ему казалось, что он слышит слабеющие удары сердца. Но не ошибается ли он? Не обманывает ли его слух?

Он снова начал растирать ее тело. Оно оставалось холодным и неподвижным.

Тогда он подумал еще раз о боге, которому служил так верно и слепо… Он начал молиться, со всей страстью, умоляя небеса о спасении. Не о своем! Собственная судьба в этот момент казалась ему совершенно безразличной. Он думал только о ней.

Он не пытался разобраться в этот момент, является ли его любовь к Каме греховной или святой. Он чувствовал, что девушка умирает, и отчаянно искал спасения. Может, был в этом отчаянии страх потерять друга в этом чужом и странном мире. Может, было это раскаяние, ужас перед несправедливостью, которой никто и ничто уже не сможет исправить…

Но небо оставалось глухим.

Так, значит, бог отвернулся от него в этот страшный час?! А может, вся прошедшая жизнь действительно была ошибкой?.. А если кровь, пролитая с его помощью, испепеленные тела сожженных, люди, осужденные им на муки, обвиняют его?. Обвиняют перед лицом бога?! Нет! Ведь он не творил этого от себя. Ведь он был только одним из многих безгранично преданных праведному делу… Это дело не могло быть неправедным, иначе кем был бы тот, кто его обманул? Почему он молчал, когда слуги его творили зло?

Он уже не молился, не просил, но обвинял и грозил тому, кто не хотел выслушать его мольбы. Наконец страшная мысль, от которой содрогнулось все его естество, возникла в его мозгу. Если не бог, то, может, сатана придет ему на помощь?.. Эта мысль все глубже сверлила его разум, все настойчивее требовала проверки.

И когда в приступе отчаяния он начал призывать силы ада, он знал, что уже нет возврата. Он чувствовал, что разрывает последние связи со всем, чему был безгранично верен многие годы.

Однако напрасно он обольщался. Ад молчал.

Мюнх шел все медленнее. Он не чувствовал холода, только страшную усталость и сонливость.

Он спотыкался все чаще. Падал, поднимался и снова падал. Наконец, уже не в силах больше нести тело девушки, он упал и замер.

Он не слышал и не видел ничего: ни шума двигателей опускающейся машины, ни зажегшейся вдруг высоко над ущельем искусственной звезды, рассеивающей солнечным светом тьму ночи.

Эндре Гейереш

ХРАНИ ТЕБЯ БОГ, ЛАНСЕЛОТ!

Повесть

«В добрые старые времена, когда Британией правил

король Артур и прекрасная супруга его, королева Гиневра, при королевском дворце собрались наиславнейшие рыцари

земли бриттов. И всем им, непобедимым воителям, нашлось место за Круглым столом Артуровым, ибо всякий

из них был равен другому и ничьи доблести не были прочим

в ущемление. День за днем слушали они рассказы короля

своего и Мерлина, королевского волшебника, о геройских их

подвигах. Потом и рыцари стали друг за другом о соб-

ственных преславных похождениях сказывать, но одна-

жды обнаружили, немало тем опечалясь, что нет уже

среди них волшебника Мерлина, ибо почил он на высокой

скале, под кустом шиповника, и страшное чудище Дракон

сон его охраняет. И порешили тут славные рыцари Круг-

лого стола, и прежде всех сэр Кэй, сэр Галахад и сэр Лан-

селот, что Мерлина они освободят и пробудят. А про сэра

Кэя шла молва, будто он – сын Гор и Огня и победить его

трудно, почти невозможно. Про сэра же Галахада верные

люди говорили, что он живет в доброй дружбе с тиграми

и, стоит ему появиться, как тигры те, словно кошки, мурлычут вокруг него да поглаживают спину ему могу-

чими своими лапами. А сэру Ланселоту сверхъесте-

ственные силы помогали благодаря матери его Вивиане, фее Озера, и Ланселот преславный, победив великих ры-

царей без числа, заслужил любовь королевы Гиневры и

дружбу короля Артура. И единственно матери своей, фее

Озера, обязан он тем, что, сразившись с Драконом, чью

силу не объять разумом человеческим, убил этого лютого

зверя и Мерлина пробудил, хотя и заплатил за то соб-

ственной жизнью. Не видала еще земля бриттов трех

рыцарей, этим подобных, и посему справедливо прослав-

ляют их в песнях величальных и небеспричинно поминают

храбрость их, равно как и подвиги».

Когда расходятся на покой мои домочадцы, я остаюсь один и в неверном свете от пылающего очага да колыхающегося язычка лампады читаю множество подобных, а то и еще более наивных историй. Видно, записаны они такими грамотеями, которые – что же еще мне остается о них думать? – хоть и поднаторели в начертании букв, да не слишком пекутся об истине… может, потому, что не ведают ее, а может, попросту и знать о ней не желают. Конечно, если бы попадались мне одни только хроники, монахами писанные, кои – противоборствуя старинному и все ж вечно новому вероучению Мерлина – ратовали за Спасителя, не подозревая даже, сколь часто об одних и тех же событиях ведут речь, их замысел мне был бы понятен: когда важные и доподлинные события, подчас покрытые грязью и кровью, удается низвести до легенды, а там и до сказки, они теряют свою силу. Но что сказать о бардах, все переиначивающих под звуки лютни, что сказать, если и мои друзья, и друзья друзей моих, все равные мне по рождению, твердят почти то же, хотя и по иным причинам?