Вацлав Кайдош - Барьер

В системе его памяти закрепились стереотипы, являющиеся слепком болезненных галлюцинаций, архаических сведений и деформированных фрагментов действительности. Мне кажется, большинство признаков говорит о парафрении. Кроме того, страх… Ведь он постоянно чего-то боится!

– Вот-вот! – подхватила Кама. – Ром исследовал больного только раз, я наблюдаю за ним уже четвертый день.

Это, несомненно, субъект с психопатическими наклонностями, но, кроме того, он ведет себя так, будто его галлюцинации являются реальностью – других патологических признаков я не наблюдала. Я пыталась применить двунаправленную терапию. Безрезультатно. Депрессивная реакция, как у нормального человека. Уверяю тебя. Ром, это наверняка шизофрения.

– А может, он просто притворяется? – вставил концептолог.

– Нет. Вначале я тоже думала… Но нет. Его галлюцинации весьма связны и представляют собой логическое целое. Правда, я не специалист в области истории религиозных верований, обычаев и языка шестнадцатого века, но до сих пор я не обнаружила у него ни одной реакции, противоречащей галлюцинациям. Нормальный человек не может с такой железной последовательностью играть роль средневекового монаха. Именно это, мне кажется, говорит о том, что в данном случае мы имеем дело с необычным феноменом. Скажу больше, – оживленно продолжала Кама,

– зондирование подсознания тоже не принесло ничего нового. Тот же круг понятий, тот же словарь. Я проверяла кодовые ассоциации. То же самое. Реакции такие, словно он действительно никогда не знал интеряза.

– Невероятно! – воскликнул диагнометрист.

– Однако это так. Можешь проверить записи. Характерные изменения кривой вызывают только латынь и немецкий язык шестнадцатого века. Реакция на интеряз, итальянский, английский, французский, польский или русский появляется только в случаях аналогичного с латынью или немецким звучания слов. Я передала ленту лингвоанализатору…

– Ну и как?

– Представь себе, он действительно бегло говорит на средневековой латыни и немецком!

– Это только подтверждает гипотезу, что он отличный знаток того периода.

– Он утверждает, что его зовут Модестус Мюнх.

– Модестус Мюнх? – повторил Гарда и задумался.

– При нем не оказалось персонкода, – заметила Кама.

– Знаю, – кивнул ученый. – Странно, конечно, но это не наша забота. Придет ответ Глобинфа, и все выяснится.

Скажи, с ним можно сейчас побеседовать?

– Конечно. Перевод с латыни да интеряз и обратно уже запрограммирован.

– Что он сейчас делает?

– Лежит на полу лицом вниз. Наверно, молится.

Кама подошла к столику и включила визию. На экране появились просторная комната и мужчина в голубом больничном халате, лежащий крестом на полу.

– Интересно, – пробормотал Гарда и, обращаясь к Каме, спросил: – Он вообще не покидает свою спальню?

– Очень неохотно. Выходит только на террасу и часами смотрит вниз на город.

– Интересно, – повторил концептолог.

Когда они входили в комнату, мужчина стоял на террасе и смотрел вниз.

– К тебе гости, – бросила с порога Дарецкая.

Он медленно повернул голову, и на его лице, сосредоточенном и напряженном, отразился страх, смешанный с радостью.

– Это профессор Гарда. Познакомьтесь! – представила ученого Кама.

Мужчина сделал шаг вперед и уже собрался было упасть на колени, но девушка подхватила его под руку и, подводя к Гарде, укоризненно сказала:

– Зачем это? Я же тебе говорила, не надо становиться на колени. Не надо.

– Да, госпожа, – покорно кивнул он.

– Доволен ли ты комнатой, брат Модест? – спросил концептолог.

Но мужчина в больничном халате не понял вопроса, хотя лингвистический автомат перевел слова Гарды безошибочно.

– Я слушаю тебя, господин.

– Я спрашиваю, нравится ли тебе у нас? Как ты себя чувствуешь?

– Разве могу я не ликовать? – оживленно ответил мужчина. – Мог ли я надеяться, что очи столь ничтожного червя, как я, узрят царство божие на Земле?

– Доктор Дарецкая говорила, что ты прошел сквозь ад?

– подхватил Балич.

– Ты сказал, господин. Мыслю, однако, что то был не ад, а только чистилище. Ибо вышел из него. Видно, такова воля господня. Был там, ибо заслужил, ибо грешник есьм и человек, духом слабый. Однако же удалось мне устоять против демонов и пособников их.

– И ты видел сатану? С рогами и хвостом? – допытывался диагнометрист.

– Видел, как тебя по воле божьей зрю! Но у чертей оных ни рогов, ни хвостов не было: пауков вид приняли они.

– Вот! Опять постоянно повторяющийся мотив дьявола-паука, – заметила Кама по-польски.

– И долго мучили тебя эти пауки?

– Не знаю, господин. Бывши там, думал я, что уходят лета, теперь же помню только как бы дни… Но то были века. Когда я был теми дьяволами изловлен, шло лето господне 1593. Ныне же, как поведала мне госпожа, – он взволнованно показал на Каму, наклоняя голову, – от рождества господа нашего, Иисуса Христа, ушло уже лет

2034.

– Твое пребывание в чистилище длилось больше четырехсот сорока лет?

– Ты сказал, господин.

– Скажи нам еще, брат, – начал Гарда, но не окончил, потому что Кама подняла руку, давая знак, что получила сигнал телефонного аппарата.

Наступила тишина.

Гарда и Балич, а потом и «монах» напряженно смотрели на Каму, словно хотели прочесть на ее лице, что происходит в ее мозгу. Впрочем, ясно было одно: с каждой минутой лицо девушки выражало все большее удивление.

Наконец она опустила руку.

– Пришел ответ из Глобинфа, – обратилась она к Гарде и Баличу по-польски. – Трудно поверить, но поиски дали отрицательный результат. Они перерыли все реестры. Такой свойствограммы не нашли.

– Но это же невозможно! Ни один человек, живущий в

Солнечной системе, не может оказаться вне реестра!

– И однако…

– Значит, система небезотказна.

– А может, просто он не был вписан? – Кама искала объяснения загадки. – Тогда становится понятным, почему при нем не оказалось персонкода.

– Не знаю, что и подумать, – пожал плечами Балич. –

Ясно, что с точки зрения права этот твой брат Модестус –

человек несуществующий. – И, улыбнувшись, добавил: – А

может, он действительно пробрался к нам из 1593 года? С

помощью какой-нибудь чудесной машины времени?

Гарда неодобрительно взглянул на Балича.

– Не надо шутить, коллега, – сказал он. – Нам нужно решить, в каком направлении продолжать исследования.

Но не здесь… – Он кивнул в сторону Модестуса, который вначале удивленно, а потом с явным беспокойством наблюдал за оживленным диалогом ученых, который они вели на незнакомом ему языке.

– Пойдемте в лабораторию, – согласилась Кама. – До свидания, Модест, обратилась она к монаху, переходя на интеряз.