Питер Уоттс - Бетагемот [сборник litres]

Сейчас все мясцо давно подчистили. Остался только один вид: Orcinus . У этих гостей никто паспорта не спрашивал. Они все делают на свой лад.

В пяти километрах к востоку коммерческий траулер «Сачок» переваливается по волнам на половине тяги. Смутные серые силуэты в капюшонах беспокойно толпятся около фальшборта, лоснящиеся, влажные из-за густого тумана. Тот выцеживает все цвета из мира, но все равно не может умерить энтузиазм, царящий на борту. Над волнами разносится песня, мужские и женские голоса поют хором:

– Пусть узнают, что мы сестры по любви, по любви…

В двадцати пяти метрах под ними серия щелчков цепляется за водную толщу. Она похожа на дробь нетерпеливых пальцев по столу.

Дуг все просчитал. Он нашел прекрасную позицию: прямо рядом с бортиком, там, где трап идет над резервуаром, подобно огромному стекловолоконному языку. Другие зрители, не столь прозорливые или с меньшей мотивацией, расположились на трибунах, окружающих главный бассейн. Плексигласовые брызговики отделяют их от фильтрованной морской воды и хищного чудовища внутри. На дальней стороне резервуара еще больше стекловолокна и несколько тонн цемента изображают каменистое побережье. Каждые несколько секунд на поверхности воды появляется гладкая черная спина, плавник твердый, как вставший член. Здесь нет никаких синдромов мягких плавников, о нет! Это вам не старые деньки.

Шоу вот-вот должно начаться. Дуг снова проговаривает про себя план. Двадцать секунд от трапа до галереи. Еще тридцать пять до сувенирного магазина. В общем пятьдесят пять секунд, если он не на кого не натолкнется. Может, шестьдесят, если все-таки да. Он всех сделает. У Дуга Ларги есть цель.

Над бассейном разносятся фанфары. В имитации побережья возникает дыра, и оттуда появляется задорная блондинка в традиционной униформе местного ордена: белые шорты и милая голубая футболка. С ее пояса свисает какая-то странная на вид электронная штука. По щеке идет дуга от микрофона. Толпа ликует.

За блондинкой маячит какой-то японец с таким же японским ребенком лет двенадцати. Женщина приглашает их на помост, одновременно приветствуя публику.

– Добрый вечер! – ее щебечущий голос, идущий из колонок, гулким эхом расходится по трибунам. – Добро пожаловать в Океанариум, приветствуем вас на шоу китов!

Снова аплодисменты.

– Сегодня наши специальные гости – Тецуо Ямамато и его отец, Хершель. – Женщина протягивает руку над водой. – А наш второй специальный гость – это, разумеется, Шаму!

Дуг хмыкает. Их всегда зовут Шаму. Теперь Океанариум особо не заморачивается с именами для китов-убийц.

– Меня зовут Рамона, и сегодня я буду вашим натуралистом, – девушка ждет аплодисментов. Их немного, но она принимает их как овации и срывается на скороговорку. – Конечно, со времен Прорыва мы научились понимать орканский, но говорить на нем по-прежнему не можем… по крайней мере, без помощи довольно дорогого оборудования, которое помогает нам на высоких частотах. К счастью, наши передовые программы перевода, разработанные прямо здесь, в Океанариуме, позволяет пообщаться представителям двух разных видов. Я попрошу Шаму продемонстрировать пару примеров, чтобы Тецуо смог с ним взаимодействовать.

Значит, главным героем представления будет мальчик. Наверное, какой-нибудь японский обряд инициации. Главный Сынок похож на типично неуклюжего пацана, грызущего ногти. День может быть необычным.

– Как вы могли узнать из удостоенных наградами образовательных стендов Океанариума, – громко продолжает Рамона, – наше побережье – это дом для двух разных обществ касаток, резидентов и мигрантов. Обоими управляют старейшие самки – матриархи – но помимо этого, у них мало общего. Более того, они активно друг друга ненавидят.

Откуда-то из гущи толпы раздается ритмический топот. Рамона улыбается еще шире, еще сильнее прибавляет громкость и продолжает лекция. «Исследование и образование»: это девиз Океанариума, и они его придерживаются. Развлекать тебя не будут, пока ты не усвоишь что-нибудь полезное.

– Еще с 70-х годов XX века мы знаем, что мигранты охотятся на тюленей, дельфинов, даже других китов, тогда как резиденты питаются только рыбой. До Прорыва мы не знали, почему так сложилось. Но оказалось, что резиденты – это своего рода защитники животных в мире косаток.

Она явно пошутила, но никто не смеется. Дуг работает тут уже год, и над этой остро́той никто не улыбнулся ни разу, но песня остается неизменной.

Непоколебимая, Рамона продолжает:

– Да, резиденты считают неэтичным питаться другими млекопитающими. С другой стороны, мигранты полагают, что боги дали им право есть любых обитателей океана. Каждая группа считает другую аморальной, резиденты и мигранты враждуют уже сотни лет. Разумеется, мы в Океанариуме придерживаемся нейтралитета. Большинству людей хватает ума не вмешиваться в чужие религиозные дела.

Рамона делает паузу. Из-за стен доносится еле слышное эхо речевок:

– Хей хо! Хей хо! Матриарха пошли далеко!

Рамона улыбается и продолжает:

– И, несмотря на воззрения некоторых людей, косаток-вегетарианцев в природе не существует.

По крайней мере, пока.

«Сачок», пыхтя, идет на запад. Его груз с послами осматривает волны, ища признаки аборигенов. Вера людей слишком сильна, чтобы поколебаться из-за такой несущественной детали как нулевая видимость. Не каждому дано вступить в контакт с чужим разумом. По многим параметрам превосходящим человеческий.

Но не по всем, разумеется. Многие на «Сачке» скучают по старым добрым дням моральных абсолютов, тем дням, когда «мясоедение было убийством» только тогда, когда дело касалось людей. И те, кто не плясал, как марионетка, на ниточках Промышленно-белкового комплекса, все понимали. На любой вопрос образованщины всегда находился достойный ответ:

А почему акулам можно убивать бельков? Потому что у акул нет морали. Они не видят этических последствий своих действий.

А почему тогда людям нельзя убивать бельков? Потому что мы все видим и понимаем.

И вот у косаток есть мораль, они отвечают за свои действия. Они разговаривают. Думают. Видят причинно-следственную связь. Конечно, для пассажиров «Сачка» все это неудивительно – они-то знали правду, пока эти тупые ученые настаивали, что косатки – лишь шимпанзе с плавниками. Но иногда слишком большое понимание приводит к неправильным вопросам, вопросам, которые отвлекают людей от истины. Например:

Почему косаткам можно убивать бельков, а нам нельзя?

Если бы только эти уроды-ученые не лезли со своими грязными лапами и доказательствами. Теперь же нет выбора: придется заставить косаток отказаться от мяса.