Евгений Дрозд - Фантастика. Журнал Парус [компиляция]

— Опять ложь! Но я заставлю тебя говорить!

Он ткнул мечом в грудь Данда, и на одежде старика проступило и стало расплываться темное пятно. Хромой Данда молчал. И чем дольше он молчал, тем в большее неистовство приходил Гунайх, осыпая его проклятьями и угрозами. А чем больше неистовствовал Гунайх, тем непоколебимей становилось молчание старика.

Вдруг раздалось хлопанье крыльев, большая белая птица влетела в окно и с яростным клекотом вцепилась когтями в лицо Гунайха. Он взвыл от боли, сорвал с себя птицу, швырнул ее в Данда и в остервенении рубанул мечом раз, другой, еще и еще…

Не помня себя, он рубил и рубил бездыханное уже тело старика, на котором распластала, словно защищая, свои белые крылья птица, и кровь птицы смешивалась с кровью Данда, и белые ее перья запутывались в его белых волосах.

…А под утро дозорные на стенах увидели над морем за холмами зарево. Но это был не восход. Это пылали семь кораблей. И тьма, потревоженная пламенем, становилась еще гуще.

«И, сойдя с корабля на берег, так говорил Данда:

— Здесь наш дом. — И обвел рукой вокруг, и по мановению руки его выросли горы на горизонте, и белая птица опустилась ему на плечо.

— Здесь наш дом, — так говорил Данда. — Жить нам здесь и здесь умереть. Прокляты и сгинули в пучине все земли, кроме этой. Нет нам пути отсюда, здесь наш дом. Горе тому, кто дом свой покинет».

Первая Книга Святого Гауранга

«— Здесь наш дом, — говорил Данда, но улыбка неверия змеилась по губам отступника Балиа. Тогда Данда, увидев, что нет способа убедить безумца, пошел к кораблям и сжег корабли, и принял смерть от меча предателя, повторяя «здесь наш дом». И кровь его стала кровью снежного белана, и руки его стали крыльями птицы, и поднялся он в заоблачные выси, чтобы охранить эту землю, прекрасный Гунайхорн, и сверху видеть отщепенцев и карать».

Откровение Вимудхаха

И тьма, потревоженная пламенем, становилась все гуще. Джурсен протянул руку и двумя пальцами загасил свечу. Ларгис пробормотала что-то, засыпая, положила ему голову на плечо, ткнулась носом в шею. Дыхание было легким и щекотным. За окном послышался какой-то шум, возня, кто-то взвыл от боли:

— Ах, ты так, падаль! Куда?! Держи его, ребята!

Тотчас раздались еще голоса, хриплые, злые:

— Уйдет ведь, наперерез давай!

Прогрохотали башмаки по мостовой, где-то в отдалении взвился истошный визг, и все стихло.

Осторожно, чтобы не разбудить Ларгис, Джурсен встал с постели и быстро оделся, стараясь не шуметь. Из окна тянуло прохладой. Горбами чудовища из легенды чернели на фоне неба крыши домов. Джурсен закрыл окно, скоро на улице будет шумно. Заорут здравицы горластые лавочники из отрядов Содействия, валом повалит празднично разодетый народ, непременно кто-то кого-то попытается тут же, посреди мостовой, уличить в отступничестве, и гвалт поднимется до небес.

Он долго смотрел, прощаясь, на тихонько посапывающую девушку и протянул было руку, чтобы поправить сбившееся одеяло, но тотчас отдернул. Ларгис перевернулась на другой бок, что-то прошептала во сне, и Джурсен, испугавшись, что она проснется, на цыпочках вышел из комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и спустился на первый этаж.

Звучно зевая и почесываясь, хозяин уже сидел в засаде, в темной нише под лестницей: поджидал забывчивых постояльцев, чтобы напомнить о плате.

— С Днем Очищения! — простуженным голосом приветствовал он Джурсена. — Денек сегодня будет отменный, жаркий, мои кости не обманывают. Последний раз нас навестили, верно?

Юноша кивнул.

— Бежит время-то, а? Я помню, как вы в первый раз сюда пришли… ну, точно, три года назад, в канун Прозрения, худющий, робкий, а сейчас…

Первый раз Джурсен пришел сюда и встретил Ларгис не в канун Прозрения, но это неважно. Теперь все неважно, все уже позади: Ларгис, годы послушничества, вечно простуженный хозяин дома свиданий… Он отцепил от пояса кошелек, протянул хозяину:

— Не буди ее, пусть спит.

Тот бодро выбрался из ниши, схватил кошелек, пересчитал монеты, пересчитал еще раз, и коротенькие белесые бровки его взлетели на лоб и так застыли.

— О, благословенна твоя щедрая рука! Я распоряжусь, чтоб не шумели. Пусть спит, устала, наверное, — он гадливо хихикнул. — Пусть спит, разве мне жалко для такого человека?!

Он забежал вперед, распахнул перед Джурсеном дверь и, едва сдерживая ликование, сообщил:

— А вчера-то вечером… Не слыхали? Ну как же! Шуму было на всю улицу. Вот здесь, за углом, в торговых рядах, отступника уличили! Народ-то у нас в квартале сами знаете какой, люди обстоятельные, серьезные, отступников этих поганых и в прежние-то времена духу не переносили, а уж теперь… Когда стража прибежала, он уже и не шевелился! Сами управились. А я так думаю, по-простому: нечего с ними цацкаться. Где уличили, там и кончать надо, на месте. Народ, он не ошибается. Вот так я думаю. А сейчас вот тоже одного по улице гнали…

— Как же уличили его? — спросил Джурсен. — Того, в торговых рядах.

— Так ведь корешками он торговал любильными! — воскликнул хозяин. — Да с покупателем, таким же, видать, мозгляком немощным, в цене не сошелся. Тот его по шее, корешки-то возьми и рассыпься! А тут я как раз…

— Ну, корешки, и что?

— Как что?! Корешки-то эти где растут? — хозяин даже опешил, выжидательно уставился на Джурсена, дивясь его недогадливости. — В Запретных горах они растут, каждому известно! Значит, что?

— Что?

— Значит, сам он ходит туда, или приятели его, отступник, значит, предатель!

— Ничего это не значит, — сказал Джурсен. — Я слышал, их можно хоть у себя дома в горшке выращивать, надо только знать как. Поспешили вы.

Хозяин не смутился и возразил с прежней убежденностью:

— И пусть! Хоть на голове у себя! Семена где брал? Опять там же — в Запретных горах.

Джурсен промолчал. Хозяин истолковал его молчание по-своему, придвинулся и доверительно проговорил:

— Не пойму я их, господин послушник, и не понимал никогда. Чего им надо? Хорошо нам здесь или не очень, здесь наш дом, здесь живем и жить будем до самой смерти, и дети наши тоже жить будут. Зачем идти куда-то? Не пойму. Это ж не только сделать, но и подумать страшно.

Смрадное дыхание хозяина било в нос. Джурсен отодвинулся и спросил:

— Значит, страшно даже подумать?

— Еще как страшно! — с воодушевлением воскликнул хозяин. — Ведь сказано же у Святого Гауранга: «Здесь наш дом»…

— Значит, все-таки думал, раз знаешь, что страшно? — настаивал Джурсен. — Хоть раз, а? Собраться эдак поутру и махнуть, а уж там… или парус поставить на лодку, не обыкновенный, в десять локтей, а побольше, и в сторону восхода, а?

Лицо хозяина разом посерело, толстые щеки обвисли и задрожали, он прижал волосатые руки к груди и просипел: