Александр Клемент - Под дном морским

Наверху на плоту, где была штаб-квартира Аконта, никак не могли понять долгого молчания Аконта. Обычно он давал сигнал каждые пять минут — а теперь и сигнала нет, а главное, никакого ответа на вызов.

Потянули провод, он был свободен. Еще и еще — он не сопротивлялся. Началась лихорадочная намотка провода — никто уже не сомневался, что случилось несчастье. Провод наматывался так, точно не был ни к чему прикреплен. Работа шла с фантастической быстротой — наконец, провод натянулся и пошел туже, все туже, туже и … оборвался.

Слесарь, дежуривший в этот день на плоту, заметил в воде какой-то блеск и как был, не раздеваясь, нырнул. Прошла минута томительного ожидания; вторая — точно мир остановился… появились пузыри. Все погибло! Лица посерели, создалось траурное настроение — еще минута — и на поверхности появился слесарь; левой рукой он держал Аконта. Никто не помнит, как их втащили на плот. С Аконта сняли шлем. Он был весь синий и не дышал.

Доктора! Но доктор уже был на месте. С берега видели все происходившее на плоту и, хоть не было сказано ни слова — катастрофа для всех была ясна.

Сердце! Ухом прильнул к груди. Тише! Чуть-чуть… Немедленно за кофеином и шприцем! Первый шприц несколько согнал синеву с лица. Потягивание за язык вернуло дыхание — Аконт был спасен, но в сознание он не приходил.

С невероятной бережностью его доставили на берег.

Макс тотчас забрал костюм. Вместе с капитаном они приступили к осмотру, ежеминутно выбегая, чтобы справиться о состоянии Аконта. Он приходил в себя. Жизни не угрожала опасность.

Работы прекратились. Генрих и Орел были вызваны из-под воды.

Осмотр костюма не оставил никаких сомнений — предательство было налицо. Надрезы были сделаны в самых опасных местах, а сигнальный провод был перерезан. Это могли сделать только опытные руки.

Тотчас были арестованы Орел, Генрих и слесарь. Икар оказал нечеловеческое сопротивление при аресте Орла — он бросался на матросов — и отступал только под угрозой оружия.

Все арестованные были белее гипса. Слесарь дрожал мелкой дрожью.

В его пользу говорило спасение Аконта. Но предательство и раскаяние — они так близки друг другу, — и снова всплыли все старые подозрения.

Генрих — это было маловероятно — но все же, и он, бледный, как полотно, стоял среди арестованных.

Оставался Орел. По его лицу, такому же бледному, как и у остальных, ничего нельзя было узнать.

Первым допросили Генриха. Он начал кое-что припоминать по задаваемым вопросам. Да, Аконт этого костюма вчера не надевал, он был на нем третьего дня. Да, оба лежали вместе. Он припоминает, что проснувшись ночью, увидел входящего слесаря. Опять слесарь — снова он в центре подозрения.

Вторым был допрошен слесарь. Он чистосердечно рассказал все, что было в роковую ночь — свои мысли, переживания и свои подозрения.

Орел, допрошенный последним, упорно отрицал какое-либо участие. Он спал всю ночь и не выходил. Кто свидетели? Один лишь Икар, с которым в палатке жил Орел — но Икара допрашивать было бесцельно.

Весть о предательстве облетела весь отряд и вызвала невероятный взрыв возмущения. К палатке, где были арестованные, понемногу подошли все, бросая работу. Пришлось подумать о защите арестованных.

Макс вышел, объяснил, приказал разойтись и продолжать работу. Отряд на миг застыл в нерешимости, а затем медленно стали расходиться.

Макс приказал принести к нему все вещи арестованных, самих арестованных обыскать.

Матрос, принесший вещи, отвел Макса в сторону и что то ему шепнул на ухо.

Макс отступил, пристально посмотрел на принесшего и сказал «Ты сошел с ума», после чего предложил капитану произвести тщательный осмотр принесенных вещей.

Осмотр приходил к концу. Внимание капитана остановилось на перочинном ножике — но перочинные ножи были у всех.

— Очевидно, надо будет осмотреть вещи на арестованных, — сказал Макс, обшаривая куртки каждого в последний раз, и вскрикнул от боли. В матроске Орла был зашит какой-то острый предмет.

Это оказался стилетик, очень короткий и необычайно острый. Конец стилета свободно вошел и точно соответствовал форме отверстия в костюме Аконта.

Не было сомнений — предатель был Орел. Его вызвали, показали стилет. Он весь затрясся… и сознался… сознался во всем… он был виной взрыва на яхте, он ударил Генриха, он открыл двери, украв ключ у слесаря для того, чтобы отвести от себя подозрение, он открыл кран; но в причинах, побудивших его, он не сознавался.

Слесарь, Генрих были освобождены, а Орел со связанными руками и ногами положен был в палатку под надежной охраной четырех.

Икар неистовствовал. Человек отвел его домой — нельзя было поручиться за него.

Публичный разбор был назначен на следующий день.

Ночью разбудили Макса — Орел просил его в палатку. Он изменил решение, он сознается в причинах, побудивших его на все преступления.

Он агент «Разведчика». Ему поручено все разузнать и разведать и всеми мерами препятствовать обогащению экспедиции — он должен был при входе в гавань взорвать груженный золотом пароход с тем, чтобы золото досталось «Разведчику» в порядке находки.

— Сколько же ему обещано за это?

— Деньги? Нет, никаких денег. За это Орлу обещали вернуть возлюбленного. Его голова зависела от удачи работы Орла. Да, возлюбленный был приговорен к смерти и приведение приговора в исполнение было поставлено в зависимость от успехов Орла.

Макс в первый раз не обратил внимания на слово «возлюбленный», но, повторенное несколько раз, оно остановило на себе его внимание.

— То есть, какой возлюбленный? Ведь Орел мужчина?

— Нет, он женщина и сейчас… от Икара… Вот уже три месяца их совместной жизни.

Он понимает, что ничего иного, кроме смерти, он не заслуживает; но сейчас — все, что было, кажется ему каким-то кошмаром.

Возлюбленный уже потерял для него прежнее обаяние, он почти забыт, а ненависть к Аконту, к его головокружительным успехам, ненависть за предпочтение Генриха — за то, что ее возлюбленный попал в тюрьму из-за Аконта — все это совсем прошло.

Сейчас легко и радостно сознаться в этом — ведь смерть неминуема.

Только одна просьба — разрешить увидеть Аконта.

Весь этот рассказ произвел на Макса впечатление бреда — но все же надо было проверить.

Он прошел в палатку доктора, разбудил его, просил пройти к Орлу и осмотреть его. Сам же остался ждать недалеко от палатки.

Через пятнадцать минут доктор вышел изумленный и взволнованный и, не дожидаясь вопроса, сказал:

— Это что-то сверхъестественное — Орел женщина и в положении на третьем месяце!

Макс поблагодарил доктора, оставил его одного, недоумевающего, жестикулирующего и поминутно чертыхающегося, и прошел к себе в палатку.