Одри Ниффенеггер - Жена путешественника во времени [litres]

У нас с Клэр частная ложа; это одна из наших привилегий. Отодвигаю занавеску, Кларисса заходит и выдыхает: «О!» Я помогаю ей снять пальто, вешаю его на стул, снимаю свое пальто. Мы усаживаемся, Кларисса скрещивает ноги в лодыжках и складывает маленькие руки на коленях. Черные волосы сияют в тусклом свете, и с темной помадой и накрашенными глазами Кларисса напоминает изысканную озорницу, которую нарядили и разрешили остаться с взрослыми допоздна. Она сидит и наслаждается прелестью Лирик-оперы, расписанным золотым и зеленым занавесом на сцене, волнами штукатурки, обрамляющими каждый выступ арок и купола, взволнованным шепотом толпы. Свет гаснет, и Кларисса посылает мне улыбку. Занавес поднимается, мы в лодке, Изольда поет. Я откидываюсь на стуле и плыву по волнам ее голоса.

Потом – четыре часа музыки, любовный напиток, продолжительные аплодисменты.

Я поворачиваюсь к Клариссе:

– Ну, тебе понравилось?

– Глупо это, да? – улыбается она. – Но когда пели, вроде не так и глупо.

Я подаю ей пальто, и она пытается нащупать рукав; находит его и одевается.

– Глупо? Ну да, наверное. Но я представляю себе, что Джейн Ингланд – молодая и красивая, а не корова в триста фунтов весом. У нее голос Эвтерпы.

– Эвтерпы?

– Это богиня музыки.

Мы сливаемся с толпой взволнованных, довольных зрителей. Внизу выплываем на холод. Я веду ее по Уэкер-драйв и через несколько минут умудряюсь поймать такси. Только собираюсь дать водителю адрес Клариссы, как она говорит:

– Генри, поехали выпьем кофе. Я еще не хочу домой.

Говорю водителю, чтобы отвез на Джарвис, к кофейне «У Дона», что на севере города. Кларисса болтает о пении, как это было великолепно; о декорациях, которые нам обоим не понравились; о моральных трудностях, которые испытываешь, слушая Вагнера, когда знаешь, что это был ублюдок-антисемит, которого боготворил Гитлер. Приехав к «Дону», видим, что жизнь кипит; сам Дон встречает гостей в оранжевой гавайской рубашке, и я машу ему рукой. Мы находим маленький столик в конце зала. Кларисса заказывает вишневый пирог с мороженым и кофе; я заказываю, как обычно, сэндвич с ореховым маслом и желе и кофе. Из колонок вкрадчиво поет Перри Комо, над столовыми приборами и украшающими стены рисунками вьется дым сигарет. Кларисса опускает голову на руку и вздыхает.

– Так здорово. Ощущение такое, будто я забыла, что значит быть взрослой.

– Вы, кажется, не часто куда-нибудь ходите?

Кларисса размешивает мороженое вилкой и смеется:

– Джо так делает. Говорит, что мороженое вкуснее, когда размешанное. Господи, я перенимаю их дурные привычки, вместо того чтобы учить их хорошему. – Она откусывает пирог. – Отвечаю на вопрос, ходим ли мы куда-нибудь: да, ходим, в основном на политические мероприятия. Гомес подумывает выставиться на олдермена.

Кофе попадает не в то горло, и я начинаю кашлять. Прокашлявшись, говорю:

– Ты шутишь. Разве это не переход на темную сторону? Гомес всегда боролся с городской администрацией.

Кларисса лукаво смотрит на меня:

– Решил изменить систему изнутри. Он сгорел на этих ужасных делах по насилию над детьми. Думаю, он убедил себя, что сможет что-то изменить, если сам будет у руля.

– Может быть, он прав.

– Мне больше нравилось, когда мы были молодыми анархистами-революционерами, – качает головой Кларисса. – Мне больше нравится раздувать скандалы, а не лизать задницы.

– Никогда не думал, что ты радикальнее Гомеса, – улыбаюсь я.

– Да. На самом деле я просто не такая терпеливая, как Гомес. Я хочу деятельности.

– А Гомес терпелив?

– Конечно. Возьми историю с Клэр… – Кларисса внезапно замолкает и смотрит на меня.

– Какую историю?

Я понимаю, что именно из-за этого вопроса мы здесь и именно этого разговора ждала Кларисса.

«Интересно, она знает что-нибудь, чего не знаю я? Не думаю, что хочу это узнать».

Кларисса отводит глаза, потом опять смотрит на меня. Опускает взгляд в чашку, обнимает ее руками.

– Ну, я думала, ты знал… что Гомес влюблен в Клэр.

– Да.

Я не собираюсь помогать ей.

Кларисса водит пальцем по узору на столе.

– Ну… Клэр велела ему отвалить, а он думает, что, если будет тереться рядом все время, рано или поздно что-то случится и тогда он наконец-то будет с ней.

– Что-то случится?

– С тобой.

Кларисса встречается со мной взглядом.

Меня тошнит.

– Извини, – говорю я, встаю и иду к маленькому туалету, увешанному плакатами с Мэрилин Монро.

Умываюсь холодной водой. Облокачиваюсь на стену и закрываю глаза. Когда становится ясно, что я не собираюсь перемещаться, возвращаюсь в зал и сажусь за столик.

– Извини, – говорю. – Что ты сказала?

Кларисса выглядит испуганной и зажатой.

– Генри, – тихо говорит она. – Скажи мне.

– Что сказать, Кларисса?

– Скажи, что ты никуда не денешься. Скажи, что Клэр не хочет Гомеса. Скажи, что все получится. Или скажи мне, что это все дерьмо, я не знаю… просто скажи мне, что случится!

У нее дрожит голос. Она кладет руку мне на локоть, и я едва удерживаюсь, чтобы не оттолкнуть ее.

– У вас все будет хорошо, Кларисса. Все будет хорошо. – Она смотрит на меня, не веря и не желая верить. Я откидываюсь на стуле. – Он от тебя не уйдет.

– А ты? – выдыхает она.

Я молчу. Кларисса смотрит на меня и опускает голову.

– Поехали домой, – говорит она наконец, и мы уезжаем.

КЛЭР: Солнечный воскресный день, я иду в кухню и вижу, что Генри стоит у окна и смотрит на наш задний двор. Он кивает мне. Я встаю рядом и выглядываю в окно. Альба играет во дворе с девочкой постарше. Девочке лет семь, у нее длинные черные волосы, босая, в грязной футболке с логотипом «Кабз». Обе сидят на земле, глядя друг на друга. Девочка сидит к нам спиной. Альба улыбается ей и машет руками, как будто летит. Девочка качает головой и смеется.

– Кто это? – Я смотрю на Генри.

– Это Альба.

– Да, но кто с ней?

Генри улыбается, но брови у него сведены, поэтому улыбка выходит обеспокоенной.

– Клэр, это Альба, только старше. Она перемещается во времени.

– Господи. – Я смотрю на девочку. Она изгибается и показывает на дом, и я замечаю ее профиль прежде, чем она отворачивается опять. – Может, нам выйти?

– Нет, она в порядке. Если захотят, они придут сюда сами.

– Как бы я хотела посмотреть на нее…

– Лучше не надо… – начинает Генри, но, пока он это говорит, обе Альбы подпрыгивают и, держась за руки, бегут к заднему крыльцу. С хохотом врываются на кухню.

– Мама, мама, – говорит моя Альба, трехлетняя, – посмотри! Большая Альба!

Другая Альба улыбается и говорит:

– Привет, мам.

– Привет, Альба, – с улыбкой отвечаю я.

Вдруг она поворачивается, видит Генри, кричит: