Одри Ниффенеггер - Жена путешественника во времени [litres]

– А часть нормальной жизни – это нормальная работа, – говорю я в заключение.

– Я бы эту работу нормальной не назвала, – говорит Кэтрин.

– Я бы не назвал это нормальной жизнью, – говорит сидящий в клетке.

Смотрю на Роберто, он сидит на лестнице, прислонившись головой к стене. Вид у него измотанный, задумчивый.

– Итак, – спрашиваю я. – Вы меня уволите?

– Нет, – вздыхает Роберто, – нет, Генри, я тебя не уволю. – Он осторожно встает, отряхивает спину пальто рукой. – Но я не понимаю, почему ты не рассказал мне это гораздо раньше.

– Вы бы мне не поверили, – отвечаю я из клетки. – Вы не поверили даже сейчас, пока не увидели.

– Ну да… – начинает Роберто, но следующие его слова тонут в странном звуке, который иногда сопровождает мои появления и исчезновения.

Я поворачиваюсь и вижу груду одежды на полу в клетке. Позже я вернусь сюда и выловлю их вешалкой. Поворачиваюсь к Мэтту, Роберто и Кэтрин. Они в оцепенении.

– Господи! – говорит Кэтрин. – Это все равно что работать с Кларком Кентом.

– А я чувствую себя Джимми Олсеном, – говорит Мэтт. – Фу!

– Значит, ты – Лоис Лейн, – поддразнивает Роберто Кэтрин.

– Нет-нет, Лоис Лейн – это Клэр, – парирует она.

– Но Лоис Лейн, – возражает Мэтт, – не знала, что Кларк Кент – Супермен, а Клэр…

– Без Клэр я бы уже давно сдался, – говорю я. – Никогда не понимал, почему Кларка Кента заклинило на том, чтобы Лоис Лейн ни черта не знала.

– Ну как же, ведь для сюжета это гораздо выигрышней, – говорит Мэтт.

– Правда? Ну не знаю.

ГЕНРИ: Сижу в кабинете Кендрика и слушаю, как он пытается объяснить, почему ничего не выйдет. Снаружи – жуткая духота, яростная парилка, высушивающая до смерти. Здесь довольно прохладно из-за кондиционера, и я сижу сгорбившись, весь в мурашках. Мы расположились друг против друга на тех же стульях, что обычно. На столе полная окурков пепельница. Кендрик постоянно прикуривает новую сигарету от предыдущей. Мы сидим с выключенным светом, воздух тяжелый от дыма и холода. Хочу пить. Хочу кричать. Хочу, чтобы Кендрик перестал говорить и дал мне возможность задать вопрос. Хочу встать и выйти. Но вместо этого сижу и слушаю.

Когда Кендрик прекращает разговаривать, внезапно становятся слышны долетающие снаружи звуки.

– Генри? Вы меня слышали?

Выпрямляю спину и смотрю на него, как ученик, пойманный за дремотой на уроке.

– Что? Нет.

– Я спросил, вы поняли? Почему это не получится?

– Что? Да. – Стараюсь собраться с мыслями. – Это не получится, потому что у меня хреновая иммунная система. И потому что я старый. И потому что слишком много генов задействовано.

– Правильно, – вздыхает Кендрик и тушит окурок в пепельнице, уже полной до краев. – Мне жаль.

Он облокачивается на спинку стула и сжимает нежные розовые руки на коленях. Я вспоминаю, как увидел его здесь, в кабинете, восемь лет назад. Мы оба были моложе и задорнее, уверенные во всесилии молекулярной генетики, готовые использовать науку, чтобы опровергнуть природу. Я думаю о том, как держал в руках мышь Кендрика, перемещавшуюся во времени, и о волне надежды, которую чувствовал тогда, глядя на своего маленького белого коллегу. Представляю выражение лица Клэр, когда я скажу ей, что ничего не выйдет. Хотя она никогда особенно и не надеялась.

– А как насчет Альбы? – спрашиваю я, прочистив горло.

Кендрик скрещивает лодыжки и ерзает:

– Что насчет Альбы?

– А с ней получится?

– Мы никогда не узнаем, ведь так? Если только Клэр не изменит своего решения насчет того, чтобы я работал с ДНК Альбы. И мы оба прекрасно знаем, что Клэр ужасно боится генной терапии. Каждый раз, когда мы говорим об этом, она смотрит на меня, как будто я Йозеф Менгеле.

– Но если бы у вас была ДНК Альбы, мы смогли бы сделать мышей и выработать для нее препараты, чтобы, когда ей будет восемнадцать, она смогла их попробовать?

– Да.

– Даже если со мной ни хрена не выйдет, у Альбы будет шанс?

– Да.

– Отлично.

Встаю, потираю руки, отлепляю хлопчатобумажную рубашку от тех частей тела, где она прилипла теперь уже от холодного пота.

– Так мы и поступим.

КЛЭР: Я в мастерской, делаю волокна гампи. Это такая тонкая прозрачная бумага, сквозь нее можно смотреть; погружаю су-кетту в бак и вынимаю, оборачивая ее тонким раствором, пока не получается идеально ровный слой. Ставлю на край бака, чтобы высохла, и слышу, как Альба смеется, Альба бежит через сад, Альба кричит: «Мама! Смотри, что мне папа принес!» Она врывается в дверь и с топотом несется ко мне, за ней идет Генри, он более спокоен. Смотрю на ее ножки и понимаю, откуда топот: красные башмачки.

– Они как у Дороти! – кричит Альба и отплясывает чечетку.

Трижды щелкает каблуками, но не исчезает. Конечно, она ведь уже дома. Я смеюсь. Генри выглядит очень довольным.

– Ты дошел до почты? – спрашиваю я его.

– Черт, – у него лицо вытягивается, – забыл. Прости. Завтра пойду, обязательно.

Альба кружится, Генри подходит к ней и останавливает:

– Не надо, Альба. Голова закружится.

– Мне нравится, когда кружится.

– Лучше не надо.

На Альбе футболка и шорты. На сгибе локтя прилеплен пластырь.

– Что у тебя с рукой? – спрашиваю я.

Вместо ответа она смотрит на Генри, и я тоже смотрю на него.

– Ничего, – отвечает он. – Она сосала кожу, и получился засос.

– Что такое засос? – спрашивает Альба.

Генри начинает объяснять, но я говорю:

– Зачем на засос налеплять пластырь?

– Не знаю, – отвечает он. – Она просто захотела.

У меня появляется нехорошее предчувствие. Назовите это шестым чувством матери, если хотите. Подхожу к Альбе и говорю:

– Давай посмотрим.

Она сгибает руку и прижимает к себе, закрывая второй рукой:

– Не снимай. Больно будет.

– Я осторожно. – Крепко хватаю ее за руку.

Альба начинает скулить, но я действую решительно. Медленно разгибаю ее руку, осторожно отлепляю пластырь. Красная точка укола в середине бордового синяка.

Альба говорит:

– Больно, не надо.

Я ее отпускаю. Она приклеивает пластырь обратно и смотрит на меня в ожидании.

– Альба, а ну-ка сбегай позвони Кимми и спроси, не хочет ли она приехать на ужин?

Альба улыбается и выбегает из мастерской. Через минуту хлопает задняя дверь дома. Генри сидит за моим рисовальным столом, слегка покачиваясь вперед и назад на стуле. Смотрит на меня. Ждет, когда я что-нибудь скажу.

– Поверить не могу, – наконец произношу я. – Как ты мог?

– Мне пришлось, – отвечает Генри. Голос очень тихий. – Она… я не мог оставить ее по крайней мере без… Я хотел дать ей фору. Чтобы Кендрик мог работать, работать для ее блага, просто на всякий случай.