Одри Ниффенеггер - Жена путешественника во времени [litres]

Гомес подходит ко мне со счастливой улыбкой. На нем костюм, в руке атташе-кейс. Я вздыхаю.

– Ça va [73] Привет (фр.) . , товарищ.

– Ça va . Что ты здесь делаешь?

Хороший вопрос.

– Жду приятеля. Сколько сейчас времени?

– Пятнадцать минут одиннадцатого. Шестое сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года, – любезно подсказывает он.

– Я знаю, Гомес. Но все равно спасибо. Ты от клиента идешь?

– Да. Девочка, десять лет. Дружок матери заставил ее выпить «Драно» [74] Жидкость для прочистки труб. . Как я устал от людей.

– Да. Слишком много маньяков и дефицит Микеланджело.

– Ты обедал? Или, наверное, надо спросить: завтракал?

– Да. Мне нужно тут остаться, я друга жду.

– Не знал, что твои друзья живут здесь. Все люди отсюда, которых я знаю, ужасно нуждаются в услугах юриста.

– Приятель по школе библиотекарей.

А вот и он. Бен подъезжает на своем серебристом «мерседесе» шестьдесят второго года. Внутри всё в лохмотьях, но снаружи машина – просто конфетка. Гомес тихо присвистывает.

– Извини, что опоздал, – говорит Бен, подъезжая к нам. – Вызов на дом.

Гомес пристально смотрит на меня. Я не обращаю внимания. Бен смотрит на Гомеса, потом на меня.

– Гомес, Бен. Бен, Гомес. Извини, друг, но мне пора.

– Вообще-то, у меня пара часов свободных…

Бен принимает подачу:

– Приятно познакомиться, Гомес. В другой раз, ладно?

У Бена плохое зрение, и он добродушно смотрит на Гомеса сквозь толстые линзы очков, увеличивающие глаза раза в два. Бен позвякивает ключами в руке. Меня это нервирует. Мы оба стоит молча, ожидая, когда Гомес уйдет.

– Хорошо. Ну, тогда пока, – говорит Гомес.

– Я позвоню после обеда, – говорю я.

Он поворачивается и уходит, не глядя на меня. Я чувствую себя неловко, но есть вещи, о которых Гомес знать не должен, и это одна из них. Мы с Беном обмениваемся взглядом, означающим: мы знаем друг о друге такое, что в случае огласки возникнут проблемы. Он открывает входную дверь. У меня всегда руки чесались попробовать вломиться к Бену в дом, потому что там так много разных замков и защитных устройств. Проходим в темный узкий коридор. Здесь всегда пахнет капустой, хотя я точно знаю, что Бен никогда ничего съедобного не готовит, тем более капусту. Мы проходим к лестнице в конце дома, наверх, в другой коридор, через одну спальню в другую, где Бен устроил свою лабораторию. Он ставит сумку и снимает куртку. Я почти жду, что он наденет теннисные туфли а‑ля мистер Роджерс [75] Фред Роджерс (1928–2003) – автор и ведущий популярнейшей американской телепрограммы для детей «Соседи мистера Роджерса» (1968–2001), а также предшествовавшей ей канадской программы «Мистер Роджерс» (1962–1964). , но вместо этого он начинает возиться с кофеваркой. Сажусь на складной стул и жду, когда Бен закончит.

Бен похож на библиотекаря больше всех остальных моих знакомых. И я действительно встретил его впервые в Розарии, но он ушел оттуда перед окончанием института. Он похудел с прошлого раза, когда я его видел, и волосы еще поредели. У Бена СПИД, и каждый раз, когда я его вижу, я отмечаю изменения, потому что не знаю, что будет с ним.

– Выглядишь хорошо, – говорю я ему.

– Убойные дозы АЗТ. Витамины, йога, медитация. Что я могу для тебя сделать?

– Я женюсь.

Бен сначала удивлен, потом приходит в восторг.

– Поздравляю. На ком?

– Клэр. Ты ее встречал. Девушка с очень длинными рыжими волосами.

– А, да… – Бен мрачнеет. – Она знает?

– Да.

– Ну, отлично. – Он смотрит на меня, как будто хочет сказать, что все очень мило, но он-то при чем?

– И ее родители планируют большую свадьбу в Мичигане. Церковь, подружки невесты, рис, кучу денег вбухали. Плюс торжественный прием в яхт-клубе после венчания. Во фраках, никак не меньше.

Бен наливает кофе и протягивает мне кружку с Винни-Пухом. Я насыпаю в чашку порошковые сливки. Здесь, наверху, довольно холодно, кофе пахнет горечью, но, в общем, на вкус ничего.

– Мне нужно быть там. Мне нужно пережить этот восьмичасовой изнуряющий стресс и не исчезнуть.

– А-а. – Бен всегда принимает проблему такой, какая она есть, и меня это очень успокаивает.

– Мне нужно как-то заблокировать все рецепторы допамина, которые во мне есть.

– Наван, халдол, торазин, серентил, мелларил, стелазин…

Бен протирает стекла очков свитером. Без очков он похож на большую лысую мышь.

– Я надеялся, что ты сделаешь для меня вот это. – Я шарю по карманам джинсов в поисках бумажки, нахожу ее и вручаю Бену.

– «3‑[2‑[4‑96‑фтор‑1,2‑бензоксазол‑3‑у1]… коллоидальная двуокись кремния, гидроксипропил метилцеллюлоза… пропиленгликоль…» – Он читает прищурившись. Затем спрашивает ошеломленно: – Что это?

– Это новое антипсихотическое средство под названием риперидон, на рынке известно как риспедал. Его разрешат продавать в девяносто восьмом году, но я бы хотел попробовать сейчас. Он относится к новому классу препаратов под названием «вторичные бензисоксахолы».

– Где ты это достал?

– «Медицинский вестник». Издание двухтысячного года.

– Кто его делает?

– «Янссен».

– Генри, ты знаешь, что не очень переносишь антипсихотики. Если, конечно, этот не работает на каком-нибудь радикально ином принципе?

– Они не знают, как он работает. «Избирательный моноаминергический антагонист с высокой близостью к серотонину второго типа, допамину второго типа и так далее».

– В общем, те же яйца, вид сбоку. Почему ты думаешь, что это лучше, чем халдол?

– Это догадка, основанная на массе эмпирических данных, – терпеливо улыбаюсь я. – Наверняка я не знаю. Ты можешь это сделать?

– Да… могу, – поколебавшись, отвечает Бен.

– Насколько быстро? Там эффект кумулятивный, надо, чтобы в организме успела накопиться концентрация.

– Я тебе скажу. Когда свадьба?

– Двадцать третьего октября.

– Хм. А доза?

– Начни пока с одного миллиграмма.

Бен встает и потягивается. В тусклом свете холодной комнаты он кажется старым, больным, кожа как будто бумажная. Часть Бена любит принимать вызов («Эй, давай синтезируем этот чумовой препарат, который еще даже не изобрели»), но другая часть не любит рисковать.

– Генри, ты даже не знаешь, точно ли твоя проблема в допамине.

– Ты видел снимки.

– Да, да. Но почему просто не смириться? Лечение может оказаться хуже самой проблемы.

– Бен, что, если бы я вот так щелкнул пальцами, – я встаю, наклоняюсь к нему и щелкаю пальцами, – и прямо сейчас ты оказался бы в спальне Аллена, в восемьдесят шестом году…

– Я б убил этого пидора.

– Но ты не можешь, потому что ты его не убивал. – (Бен закрывает глаза и трясет головой.) – И ты ничего не можешь изменить: он все равно заболеет, и ты заболеешь, und so weiter . Что, если бы тебе пришлось смотреть, как он умирает, снова и снова? – (Бен садится на складной стул. На меня он не смотрит.) – Вот каково это, Бен. Да, это здорово. Но в основном это означает растерянность, воровство и попытки просто…