Наталья Болдырева - Учитель [СИ]

— Есть один способ! — кричит Белаз в ответ.

— Да пошел ты! — Лось не жалеет слов, посылая Белаза далеко и надолго. Для наглядности снимает с плеча автомат.

Белаз ухмыляется. Белаз не настолько туп, чтобы стать дезертиром. «Расстрел на месте» — слишком высокая цена за сомнительную свободу подыхать от голода в зачумленных городах. Они сами не раз участвовали в облавах. Находили в подвалах и выволакивали наружу людей в форме без знаков различия. Те шатались от слабости и плакали от яркого света. Жалея патронов, они оглушали их ударами прикладов в затылок, а потом добивали, вонзая штык-нож в сердце.

Может быть, Белаз действительно знает ответ? Ступка дремлет, из-под полуприкрытых век наблюдая, как содрогаются стены окопа, как осыпается мелкою крошкой земля, как сидит, улыбаясь, Белаз.

Он скажет им, когда обстрел кончится.

— Мы должны выиграть эту войну.

Эти слова так неожиданны, что они просто молчат в ответ. Лось застыл, как сидел, с распяленным ртом. Только Ступка распахивает глаза шире.

— Мы должны выиграть эту войну, — повторяет Белаз с нажимом. — Вы никогда не хотели спросить Учителя, как всё началось? Он родился еще до войны. Жил в городе. Работал в школе. Он должен знать. — Ему отвечает плеск падающих в воду комьев земли. — Я всегда хотел, — начинает он, чувствуя, как предательски дрожит голос, — всегда хотел спросить. И не мог. Боялся ответа. Страх убивает волю. — Ему не хватает воздуха. Дрожащие руки сами расстёгивают впившийся в шею ремешок командирского шлема. А на капрале Дергуне тот болтался свободно. Широкий выпуклый лоб блестит бисеринками пота. Белаз отирает его рукавом. — Не важно, как все началось. Главное, чтобы всё поскорее кончилось. — Он опускает глаза, глядя на шлем в своих руках, будто бы видя его впервые. — Не будет войны, не будет солдат, не нужны станут фермы, и люди смогут жить свободно, не прячась от патрулей, словно дезертиры. Они снова построят города, проложат между ними дороги, посадят деревья, будут выращивать хлеб…

— Да ты псих, — говорит Лось тихо.

Белаз замолкает, чувствуя, как бросается в лицо кровь, как вздувается, отдавая болью в висок, толстая синяя жилка над переносицей.

— Ты собираешься выиграть эту войну? — спрашивает Ступка, склонив голову к плечу.

— Или умереть, пытаясь, — ответ выходит глух. Белаз кашляет, силясь прочистить пересохшее горло.

— Какой план? — спрашивает Ступка, передёргивая затвор автомата.

— Для начала мы должны вытащить Учителя.

— Так я и знал. — Лось плюет в лужу.

— Может быть он ранен? — Учитель смотрит на стену окопа. Там, всего в каких-нибудь полутора сотнях метров благим матом орёт фермерский.

— Был бы ранен, уже давно заткнулся бы, — отвечает Белаз. — Вот же тупая скотина, — он поднимает голову, прислушиваясь к крику, — я б пол жизни отдал за эту воронку, а он сидит там и орет, будто резаный.

— Я пойду к нему, — старик поправляет съехавшие на нос очки.

— Отставить, — говорит Белаз тихо. — Хочешь сдохнуть? Расскажи-ка еще разок, как погибали твои ученики, Учитель? Уходили на фронт добровольцами? А потом возвращались в цинковых гробах? Сколько похоронок ты получил, дед, прежде чем закрылась твоя школа? — Учитель смотрит на него, моргая. Глаза его полны слёз.

— Я неправильно учил их, — лепечет он. — Учил умирать, и не смог научить выжить. — Плечи его вздрагивают от беззвучных рыданий.

— Вот и заткнись. Учитель. — Белаз вкладывает в эту кличку всё своё презрение. И тот замолкает как побитая собака, втягивая голову в плечи, опуская глаза. — Каску надень, — говорит Белаз, глядя, как бежит по седым волосам жирная белёсая вошь.

Большие бледные руки, перекрученные вздувшимися узлами вен, послушно тянутся к каске.

— Я был плохим учителем, я учил их тому, чего не мог сделать сам, я должен был быть с ними… — Белаз равнодушно отворачивается. Через пару минут начнется обстрел, и тогда не будет слышно ни стариковского бормотания, ни истошного ора застрявшего посреди зоны обстрела салажонка.

— Я думал. Эта скотина бьет вон с той высоты. Больше ему стрелять неоткуда. — Белаз передает полевой бинокль Ступке.

— А может они оба того? — спрашивает Лось с надеждой, сквозь оптический прицел вглядываясь в серую пелену мелко моросящего дождя.

— Он дошел до воронки, — отвечает Белаз. Он уверен в этом так, будто знает наверняка, с той самой минуты, как внезапно стих не смолкавший целые сутки крик. — Он дошел, — повторяет Белаз, чувствуя, как его колотит от ярости. — Ты, Лось, можешь никуда не ходить. Главное, засеки мне этого сукина сына и гаси его, покуда хватит боезаряда.

— Это можно, — говорит Лось, устраиваясь поудобнее на скате окопа.

— Пойдем с двух сторон. Хоть один, да прорвется. Закрепимся в воронке, считай обеспечим плацдарм наступления.

— Какого нахрен наступления, Белаз? Атака провалена, на завтра отход.

Лось лежит пузом на покатой стене переднего бруствера, щека вжимается в ложе приклада оптической винтовки.

— Не дергайся, Лось, — говорит Белаз. — Не закрепимся, отойдешь завтра вместе со всеми.

— Ты псих, — говорит Лось. По его лицу видно: он хочет сплюнуть.

— У нас семь минут. Давай, — кивает Белаз Ступке и задерживается еще на секунду, глядя, как тот, пригибаясь, спешит по траншее прочь. А после и сам разворачивается, бежит в противоположную сторону, считая шаги.

«Должно хватить пятидесяти метров». И через пол сотни шагов траншея виляет вбок. Короткий ход заканчивается окопом. Двое убитых смердят так, что Белаз отступает, поднимает и застегивает на кнопку воротник формы. Переворачивает уткнувшееся в стену окопа тело. Распухшее лицо покрыто трупными пятнами. Во лбу чернеет аккуратное пулевое отверстие. Окоп выходит прямо на предполагаемую линию обстрела. Белаз улыбается. Он не ошибся. Снайпер засел там.

Едва он успевает подумать об этом, раздается хлопок выстрела. И без того негромкий звук приглушен расстоянием и плотной пеленой падающей с неба воды. В ответ раздается точно такой же, с их стороны.

— Гаси его, Лось, гаси, — шепчет Белаз, наступая ногой на труп, используя его как ступеньку. В два приема он поднимается из окопа, и у него больше не остается времени для размышлений.

Двадцать три шага. Глухо хлопают выстрелы с их стороны. Лось тупо кладет пулю за пулей, как и было приказано. Двадцать семь. Пуля бьет под ноги, и он срывается с места, уже не считая шагов, пригнувшись к самой земле и петляя изо всех сил.

Он больше не видит воронки, только брызги грязи, летящие из-под подошв. «Сейчас начнется артобстрел», напоминает бесстрастный внутренний голос, и он падает, влетая в воронку головою вперед.