Анна Семироль - Офелия

Он перевёл взгляд на Питера. Губы кривились, по щекам текли слёзы. Питер впервые в жизни видел, как плачет Йонас. И непонятно, что ужасало его больше: рассказ друга или эти жуткие слёзы, тяжёлыми каплями падающие на доски кузова грузовика.

- Я рыба, которая не умеет плавать, Пит. Вода и воздух не принимают меня. За тот год, что я добирался до Дувра, столько всего случилось… Я панически боялся людей, и лишь недавно понял, что этот страх спас меня от участи оттудышей, попавших в стены института. Военные бы меня… как её. Или как единственного выжившего, кто съел мясо русалки. Я бежал в «пятно междумирья», прятался там, жил под кустами и в мелких пещерах по берегу реки. Оттудыши боялись меня. А те, кто были связаны с водой, ненавидели. Они знали, что я – убийца их соплеменницы.

- Ты её не убивал, - еле слышно выдавил Питер.

- Они так не думают. – Йонас вытер лицо, ладонью, оставив на нём грязные разводы, и снова вытащил из кармана сигареты. – Ты же сам видел, как среагировала Офелия.

Сигарета в его пальцах плясала, как живая, спички ломались. Питер подошёл, забрал у Йонаса упаковку спичек, чиркнул, зажёг одну. Йон посмотрел на него с благодарностью, прикурил. Питер смотрел, как он жадно затягивается, и удивлялся: «Когда ты начал это делать, Йон? От тебя никогда не пахло табаком…»

- Самое поганое я понял, когда попал в табун келпи. Они метелили меня копытами, пока я не потерял сознание. А когда пришёл в себя – просто встал и пошёл. Хотя отчётливо помню, как хрустели, ломаясь, мои кости.

Питер уставился на него, потом перевёл взгляд на левое предплечье. Еле заметные тонкие нити там, где недавно красовались грубые свежие шрамы.

- Ты… бессмертный? Легенда оказалась правдой?! – произнёс он.

Йонас пожал плечами.

- Может, и не совсем правдой. Я не пытался умереть, Пит. Ни разу. Но заживает на мне всё очень быстро. Кев прав: я резал вены. Мне было очень хреново после встречи с Офелией, я и… Сам не помню, как и зачем. Умереть не хотел. Было страшно. Думал: а вдруг встреча с ней снимет это… проклятье, что ли? Вдруг я опять человек? А вдруг помру? – он затянулся, выпустил струйку дыма сквозь зубы. – Решался долго.

Потянулось молчание. Йонас курил, сглатывая слёзы. Лу посапывал в его кепке, положив тонкие лапки-«паукашки» на козырёк. Питер пытался осмыслить всё то, что услышал. В голову, толкаясь, лезли десятки вопросов, задавать которые Питер не решался: не время. Но один всё же задал:

- Йон, я верно понял, что институт, в котором работал твой отец, находился под присмотром военных?

- Ах-ха, - мрачно кивнул он.

- Тогда они наверняка знали, что ты не просто так сбежал. Ты не думал об этом?

- Я просто не хотел тебе об этом говорить. Они меня искали. И я до сих пор свободен только потому, что тётка оформила надо мной опекунство и выхлопотала мне гражданство Объединённого Королевства. Нет, она не знает правды. Я ей сказал, что мама и отец были отравлены. Газеты это именно так подали. Пока я был маленьким и не отвечал на тёткины выпады, она… Она бы меня не выдала. А месяц назад начались нападки и вопли: «Вали в свой сраный гитлерюгенд, ублюдок! Не желаю больше тащить тебя на своей шее!»

Он резко затушил окурок о деревянный борт кузова и вышвырнул его под дождь. Поднял на друга заплаканные глаза и вдруг улыбнулся – как прежде, задорно и легко.

- Вот так, Пит. Зацени, какой я крутой герой комиксов. Типа того мужика с жабрами или Халка. Охренеть какой страшный и опасный. Прям как секретная разработка русских. Меня отловит полиция, вернёт к тётке а она меня это… экст… эстрак… Тьфу! Короче, вернёт на родину, а там…

- Стив знает, что тебе нельзя домой?

- Знает, что если меня выдадут, я не жилец. Я сказал ему, что был свидетелем политического убийства. Он поверил. И он меня не сдаст.

- Зато я прямо сейчас побегу тебя сдавать! – Питер сделал страшное лицо. – В обмен на конфеты. Длинные, полосатые.

Йонас покосился на него и вдруг рассмеялся.

- Я бы тебя понял. Они охренительно вкусны! – выдал он, отсмеявшись, и уже серьёзно добавил: - Пит, спасибо, что выслушал. Жить с этим… очень погано. Спасибо, что ты рядом. И спасибо, что ты добр к Офелии. Это очень важно для меня и куда важнее — для неё.

Питер подтащил к краю кузова два ящика, они с Йонасом уселись плечом к плечу. Молчали, смотрели на дождь. Лу проснулся, выбрался из бейсболки и залез к мальчишкам, пристроившись между ними. Питер думал о тысяче видов дождя и о том, как их различает его друг: на вкус? По запаху? А может, по ощущению, которые вызывают падающие на кожу капли?

Мимо грузовика в мастерскую по лужам прошлёпал Стив. Махнул мальчишкам рукой. Лу встрепенулся, взобрался на коленку Йонаса и показал Стиву вслед средний палец.

- Дурень, - проворчал Йон. – Я замотался ему объяснять, что это не приветствие.

Питер беззвучно рассмеялся, закрыв лицо ладонями.

В мастерской включилось радио. Мальчишки переглянулись, услышав знакомую песню Бена И. Кинга, и негромко запели ему в унисон:

- Если с неба, что над нами, осыпятся звёзды… Если горы обрушатся в моря, я не заплачу, я не испугаюсь, я слезинки не пролью. Пока ты рядом со мной, пока ты рядом… О, друг мой, друг мой! Будь со мной, оставайся со мной. Будь со мной. Какая бы не стряслась беда – будь со мной. Будь со мной всегда[1]…

[1] Перевод с английского песни Бена И. Кинга «Stand by me»

Офелия (эпизод двадцать четвёртый)

- Питер?

- Заходи, мам.

Странно, что она начала стучаться, когда приходила в его комнату. Как будто испытывала чувство вины за наказание, которое последовало за бегство из дома в Дувр. Велосипед был прикован на цепь с замком в сарае, Питеру запретили отлучаться без сопровождения дальше ворот усадьбы. Теперь сын целыми днями сидел за рисунками в своей комнате или торчал у пруда, играя в мяч с русалкой или показывая ей картинки в книгах.

Оливии Палмер казалось, что муж приковал на цепь не велосипед, а собственного младшего сына. Питер за пару дней похудел, осунулся. Агата говорила, что брат по ночам не спит, разговаривает сам с собой. Можно было бы и проверить это, но миссис Палмер не хотелось обижать сына ещё и вторжением в его ночную жизнь. Судя по тому, с какой скоростью Питер читал одолженные в библиотеке книги, ночами его мучила бессонница. Радовало одно: он досыпал днём.

Миссис Палмер вошла в комнату, огляделась по сторонам. Всюду царил идеальный порядок, лишь по письменному столу были разбросаны карандаши, ластики и точилки. Сын с баночкой краски, кистью и моделью яхты в руках сидел на подоконнике, подвернув под себя ногу.

- Привет, милый, - улыбнулась Оливия Палмер. – Я с самого завтрака тебя не вижу, а уже скоро ужин.

- Я спал, мам. И не голоден, - честно ответил Питер.