Анна Семироль - Офелия

Питер кивнул. Его не оставляло ощущение, что Йонас сейчас готов говорить что угодно. Кроме того, что решался рассказать.

- Ах-ха. Пит-До-Марса-Долетит, только не уговаривай меня вернуться к тётке. Я там задыхаюсь.

- Я и не уговариваю. Я хотел тебя найти, Йон. Тебе решать, что дальше.

«Если ты не вернёшься, мне придётся с этим смириться. И с тем, что мы почти не будем видеться, - подумал Питер тоскливо. – Скорее всего, меня теперь под замок посадят. И велик отберут, и карманные деньги, чтобы я не мог уехать к тебе на автобусе»

- Пит, гляди веселее. Я буду приезжать поздно вечером. Если ты захочешь меня видеть, - подмигнул Йонас, стряхивая пепел с сигареты в мятую жестянку.

- Угу, - выдавил Питер и совсем поник.

Огонёк сигареты тлел в полумраке. Йонас молчал, глядя под ноги. И Питер молчал тоже. Вся радость от встречи с другом отступила куда-то. Вперёд вышла странная гнетущая тоска. Вроде, и сделал всё правильно, но от этого легче не стало. Как будто лекарство не помогло.

- Я с Офелией помирился, - неуверенно начал Питер. – Подумал над тем, что ты мне сказал, и сходил к ней. Ты был прав. Она не желает мне зла. Она была мне рада. Попросила, чтобы я её погладил. Сама.

- Да ну? И как ощущения? – хмыкнул Йонас.

- Странные. Когда она меня под водой обхватила, мне было противно. Она такая мягкая, как медуза. И холодная. А когда я её по голове погладил, мне было приятно. Будто погладили меня. Руки у неё действительно холодные. Но не медузьи. Просто она мягче, чем мы. Йонас, она может передвигаться по суше?

- Не далеко. Речные русалки очень нежные. Веточки, камни её сильно ранят. И вне воды её собственный вес давит, - отвлечённо отозвался он и выкинул окурок под дождь.

- Расскажи мне ещё о них. А я приеду домой и нарисую комикс.

Йонас усмехнулся тепло, но глаза остались грустными.

- Ах-ха, забились. Только лучше нарисуй не то, что я сейчас рассказывать буду. Ладно?

Питер пожал плечами: как хочешь, конечно. Йон подошёл к краю кузова, вытянул руку. Капли разбивались об его узкую ладонь, и казалось, что это маленькие волшебные существа разбегаются от него, стремясь найти укрытие на земле.

- В одном неведомом нам мире жила-была русалка, - начал рассказывать Йонас, глядя на дождь. – Она была совсем юная, беленькая. Даже уши не окрасились ещё. Ах-ха, она была речной. Неизвестно, где были её мама и сёстры, были ли у неё братья. Важно то, что река, которая служила ей домом, протекала по «пятну междумирья». И однажды пришли люди. Сперва одни: они смотрели на русалку издали, делали какие-то пометки в блокнотах. Её не трогали – и она не боялась. Привыкла. Перестала прятаться. Играла с их детьми, которые тайком от взрослых пробирались смотреть на неё.

- Это была наша Офелия? – насторожился Питер.

- Нет. Это была не она. Но очень похожа. – Йонас помолчал немного и продолжил: - Всё было хорошо. Люди приходили разные, их было много, русалка привыкла даже к тому, что её фотографируют. Дети, не боясь, купались в её реке. Приносили ей сладости, летом – яблоки. А потом пришли другие люди. Незнакомые, в одинаковой одежде. Они выловили русалку сетью, бросили в кузов машины и куда-то повезли. Русалка думала, что умрёт. Всё кругом гремело, тело сохло и болело, дышать с каждым вздохом становилось всё тяжелее. Но она выжила. Её привезли туда, где не было деревьев – только камни, свет и вода. Воды было мало, она не текла, а стояла между каменных белых берегов. День и ночь наступали, когда люди щёлкали какой-то штукой. Солнца не было. Луны и звёзд тоже.

Голос Йонаса звучал монотонно и глухо. Будто он зачитывал историю из книги. Питер слушал, не перебивая.

- А потом люди в одинаковой одежде принесли боль. На русалке резали платье, отхватывали целые ленты, оставляли её голодной, вынимали из воды, заставляли трогать лёд и огонь. Русалка перестала верить. Она забивалась на самое дно в углу бассейна, щёлкала зубами, когда к ней приближались люди в одинаковой одежде. И больше не приплывала, когда приходили другие люди. Она болела, и главной её болезнью были страх и постоянное ожидание боли. По ночам она смотрела в маленький прямоугольник в камне, через который было видно небо. Она мечтала о том, что воды станет больше, и получится выбраться. И там, за камнем, среди которого её содержали, будет река. И всё пройдёт. Но боли с каждым днём становилось больше, а надежды – меньше. Место надежды заняло отчаяние. Знаешь, Пит… Они сложнее нас устроены, оттудыши. И очень сложно словами передать, как и сколько они чувствуют.

Йонас повернулся, и Питер увидел, что щёки у него мокрые.

- Тысяча видов дождя, Пит. В нашем мире существует тысяча видов дождя. И здесь, на острове, девяносто пять видов ветра. У каждой реки свой вкус, каждый ручей поёт свою песню. Растения дышат, мыслят, двигаются. А люди думают, что они венцы природы… Они думали, что ленты платья русалки – это просто одежда. И резали на ней платье…

Питер подошёл к нему, желая утешить, но Йонас оттолкнул его назад, вглубь кузова.

- Нет, Пит. Тебе придётся дослушать. После ты вряд ли захочешь ко мне приближаться.

- Не говори ерунды, - отозвался Питер; голос надломлено дрогнул. – Что же стало с русалкой?

- Её убили. Она умерла бы сама, питаясь мороженой рыбой и задыхаясь в бассейне четыре на четыре метра. Она уже почти умерла, когда над водой склонился один из людей. Русалка до него дотянулась. Кровь была везде, даже на светильниках в потолке. Она его разорвала. Маленькая полумёртвая русалка-девочка прокусила ему горло, оторвала руку и вырвала внутренности, выломав рёбра и грудину.

Питера затошнило. «Господи, Йон, откуда ты это всё знаешь?» - хотел спросить он, но не смог. Йонас прислонился спиной к металлическому каркасу, держащему брезент у входа. Дождь мигом промочил правый рукав его футболки, капли обгоняли друг друга, стекая по щеке. Глаза у мальчишки были застывшими и мёртвыми.

- Она прожила ещё несколько минут. Её изрешетили из автомата. Ей почти не было больно. То, что осталось от человека и русалки, выловили из бассейна. Человека с почестями похоронили. Останки русалки сунули в мешок. Хотели сжечь, но среди сотрудников института нашёлся фольклорист, который много знал о русалках по легендам. Одна из них гласила, что съеденная плоть русалки дарит бессмертие. На ужин фольклорист приготовил для своей семьи новое блюдо. Нежнейшее бело-розовое мясо, слегка отдающее рыбой.

Йонас скривился, словно от невыносимой горечи, тряхнул головой. Мокрые пряди волос облепили щёку, дождевая вода смешалась с водой солёной.

- Я не знал, что я ем. Может, поэтому и выжил. За столом обсуждали, но я не понимал. Мне было восемь лет. А потом… Мама, отец, руководитель отдела, в котором папа работал, ещё трое сотрудников… Они орали, Пит. Орали так, будто их что-то жрало изнутри, будто в них полыхал огонь. Взрослые катались по полу и выли, как чудовища. У мамы изо рта текла чёрная жижа с прожилками алого, я вытирал и вытирал её салфетками, звал на помощь. Салфетки кончились, а оно всё вытекало и вытекало. Питер… У меня была невероятно красивая мама… - он всхлипнул, не в силах больше сдерживаться. – Я не знаю, как получилось, что она стала такой чудовищной. Когда она затихла, и только вздрагивала, умирая, у неё глаза были цвета вишен – тёмно-красные. И лицо с синевой, страшно вздутое. Они все там стали такими. Но я запомнил только маму. А потом кто-то во мне ожил. Чужой, непонятный, испуганный. Различающий на вкус тысячу видов дождя. Меня наполнил чужой страх, воспоминания о боли, которую тому, что не я, пришлось терпеть… и я побежал. Питер, я бегу до сих пор. Всё моё тело – это ленты, оборки и кружева, которыми я чувствую. Я мыслю, как человек, но я не являюсь им более. Во мне смерть. Офелия знает, что я сделал, потому боится меня. А я… я её чувствую. Я понимаю всё, что она хотела бы сказать, если бы могла. И её ненависть и страх, обращённые ко мне, будят внутри меня ту маленькую речную русалку, с которой я купался в реке и играл в камушки. И я не нахожу покоя.