Алистер Лоуренс - Соната лунной принцессы [СИ]

Я опустился на колени, затем попытался встать на ноги, но безуспешно. Тело не слушалось и мне оставалось лишь облокотиться на стенку рядом с дверью и дожидаться своего часа. В глазах темнело, пока, наконец, я не отключился.

— Рэт. Рэт! — Словно в тумане, послышался голос капитана. — Открой глаза! — Я никак не мог сфокусировать взгляд, в глазах двоилось, как будто я перебрал с крепким виски.

— Что со мной? Я умер? — Наконец выпалил я.

— А вот тебе, выкуси, умер он. — Перед моим носом пронеслась капитанская дуля, кажется, ведь глаза не желали слушаться и никак не сводили единую картинку. — Правда, этот недоделок Макс переборщил с транквилизатором. Думали, кони двинул. Да, Макс? Дурилка картонная!

— Уж простите, не рассчитал. — Голос Макса показался мне совсем юным.

— Что все это значит? В меня же стреляли. — Но передо мной стоит капитан и, кажется, стрелок (даже маску не снял, специально, быть может). Он и есть — Макс. Меня разыграли, словно ребенка. Я едва не поверил, что больше не открою глаз. Неприятное ощущение — смотреть в глаза смерти. Интересно, что чувствовала Лиз, когда выстрелили в нее?

— Стреляли. Теперь официально ты мертв. На тебя напал иностранный шпион и убил. А это — постановка. Рана не смертельная, поправишься за пару дней. Главное, есть свидетели, как тебя без чувств, умирающего отправили в скорой, а скорая — никакая не скорая, а наши ребята под прикрытием. Понял? Рома скончался в карете скорой помощи.

— А кровь?

— Пуля, которую мы извлекли из тебя, прошла едва ли на сантиметр и застряла в мягких тканях, ничего не задев, разве что только поцарапав. Поболит и перестанет. Пьешь-пьешь, а живот не растет, думали — прострелили брюшину. Говорил же, не умеешь пить. А кровь брызнула из баллончика. Кстати, настоящая. Не волнуйся, она не опасна. Хочешь знать, почему ты отключился? Все просто. Снотворное. Ты спал, как младенец. — Как ни в чем не бывало, вещал Иван.

— Ясно. Поэтому и больно не было. Но постойте, рана была сквозной.

— У страха глаза велики. А на счёт боли ты прав. Водички? — Капитан иронизировал.

— Да. — Приподнялся я, выпил, но содержимое вмиг оказалось на полу.

— Эх, как тебя воротит-то. Я же говорил — не переборщи с пивом, а ты не послушался. Из-за этого и побочный эффект такой. Нельзя мешать алкоголь и лекарство.

— Откуда я знал? Предупредили бы хоть.

— Интуиция, Рома. Интуиция. Учись додумывать, ты же работал в полиции.

— Додумывать. Просто нельзя было сказать, так мол и так…

— Нельзя. — Капитан нахмурился и принялся изображать преподавателя. — И стены имеют уши. То, что Мардук вышли на твой след — правда… Скажи спасибо, что пуля оказалась нашей подделкой, а не настоящей.

— Уж спасибо. И так плохо было, так теперь еще хуже. Но, если Роман Медведкин мертв, то кем быть мне?

— Всегда пожалуйста. Теперь пить бросишь может? Да хоть Марией Антуанеттой, как пожелаешь. В наше время медицина творит чудеса. — Посмеялся тот. — Еще водички?

— Не дождетесь. Сами вы — Антуанетты. Можно еще спросить?

— Спрашивай.

— Зачем весь этот цирк с убийством?

— Я же сказал, чем слушал? Америка, а точнее, клан Мардук, вышел на твой след, вот мы и укантропупили тебя понарошку, пока это они не сделали на самом деле. Им нужен ты. Будем откровенны. Началась большая игра.

— Какая игра?

— Не здесь.

— Вот тебе и откровенность. Все только на словах, а на деле — тайны, недомолвки, интриги.

— Узнаешь обязательно. А пока — отдыхай. Ну что, скоро вылет, Макс?

— Так точно, капитан. Диспетчер уже дал добро.

Ясно было одно — мы на борту самолета. Больше я ничего не понимал, но, черт возьми, я рад — что остался жив, впервые за эти пять лет я не захотел умирать. Обещание, данное Лиз… Оно держит меня живым? Или это инстинкт самосохранения? Уж и не знаю.

Весь полет меня нещадно тошнило, постоянно и безудержно рвало, как только вода или пища оказывалась в желудке, и капитану пришлось выдать мне пакетик. Не знаю — может у меня летная болезнь? Наверное, нет. Впрочем, я никогда не летал, если не считать одного случая, пятью годами ранее, кто знает — виноват полет, снотворное, пиво или все вместе взятое. Но я запомню на всю жизнь эти проклятые три часа, проведенные в воздухе между жизнью и нормальной жизнью.

— Ну, Роман? Выбрал себе новое имя? — Поинтересовался Иван, едва шасси самолета, наконец, коснулись земли.

Отрицательно пожав плечами, дал понять, что нет, не придумал, пусть и ощутил при этом его недовольный капитанский взгляд. Хмурься — не хмурься, а ничего толкового в голову не идет, кроме как банального традиционного Ивана, или архаичного Акакия и Силантия, от которых у каждого современного человека, наверное, на лице появится легкая улыбка, как минимум, а то и звонкий смех.

— Ладно, пошли уж. Нет времени на раздумья. Потом успеешь. А пока побудешь никем. Только поторопись с выбором.

Покинув, наконец, самолет, мы пересели в ведомственную машину с синими номерами и на огромной скорости направились к центру города, который казался мне таким крохотным из самолета.

— Интересно, Рэт, где мы? — Спросил капитан и не дожидаясь ответа, гордо отметил. — Что ж, это Москва, а не какой-то Даллас. Самый большой город мира. Сейчас в нем проживает тридцать миллионов человек, огромная цифра, не правда ли? Впечатляет?

А капитан, оказывается, хвастунишка, и любит преувеличивать. Я-то знаю, Москва — лишь третий город по величине. Лондон и Пекин — куда больше. Москве еще предстоит немало постараться, чтобы догнать заграничные исполины.

— И как только они все вмещаются тут? — Хоть мне было и не особо интересно, ведь главное — не количество человек, можно жить в относительно небольшом городе и радоваться жизни, но я сделал вид, будто наоборот, увлечен, и даже поражен.

Но стоит отдать должное. Действительно, город оказался огромен. Мы ехали и ехали. Мимо нас проносились старые постройки и новые дома, в основном невысокие, но одинаково красивые, белые, ухоженные, с аккуратными узорчатыми окошками и маленькими клумбочками у входов, не такие, как в Далласе. Еще раз только убедился — городам в России нет нужды делиться на зоны. Ведь здесь нет пожирателей, а солнечная жизнь продолжается. Нет тумана, тайной полиции и теневого правительства (надеюсь). Разве не прекрасно?

Тем временем, жилые массивы сменяли огромные зеленые парки, где безмятежно гуляли мамы с детьми, старики и молодежь, кое-где обнимались пары, в общем — люди были счастливы. Неудивительно, сегодня же праздник. Часто нам попадались маленькие ларьки с такой знакомой надписью «мороженое», так полюбившееся в Новосибирске. Раньше, признаюсь, я никогда не отличался особым пристрастием к холодному молоку, но в последнее время — все изменилось.