Виктор Квашин - Цивилизация бабочек

— Видишь, как радуются? Обмывать будут твоё поражение.

Я его чуть в форточку не выкинул. Присмотрелся, а сотрудники действительно радостны как-то нездорово. Ваня Любу как родную обнимает, Антон Петрович вино разливает и ухмыляется чему-то. Гадостно на душе стало, вышел я и, не сдержавшись, дверью бабахнул. Плюнул и домой покатил.

Добрался, прохладной водой ополоснулся, вроде пришёл в себя. Для равновесия ещё стопку водки принял. Слышу, в шкафу червяк бурчит чего-то. Вытащил, на стол посадил. Здоровый стал — растёт не по дням, а по часам!

— Ты меня больше в карман не суй, задохнусь. Я там весь бок отлежал, не повернуться.

— И куда же мне тебя определить? Может, комнату выделить?

— Ну что ты иронизируешь, что у тебя коробки не найдётся?

Осмотрелся, где я ему коробку возьму? В ящике письменного стола место освободил, туда друга отправил. Щель для воздуха оставил. Он оттуда:

— А где жена?

— Она сегодня к подруге собиралась, потом ещё куда-то.

— Я бы на твоём месте позвонил подруге.

— Это ты про девяносто два процента? Ладно, для твоего успокоения.

Сажаю червяка на стол, набираю номер. Раечка весёлым голоском:

— Приветик! Как поживаешь?

— Жёнушка у тебя?

— А вот только что распрощались! Вот только-только. Хочешь, побегу, может ещё лифт не пришёл?

— Да нет, не нужно. Спасибо.

— Ну, вот, видишь? — говорю червю. — Всё в порядке, у подруги она была.

— Ну, хорошо. Только слова подруги разве доказательство? Часто она так к подруге ездит?

— Ну, обычно пару раз в неделю, особенно по пятницам.

— В одни и те же дни! Я так и знал, — говорит червяк и укладывается на тарелке знаком вопроса. — Больше я ни слова не скажу. Не моё это дело, вмешиваться в частную жизнь. Отпусти меня в мой ящик, чтобы я не видел вашей встречи.

Тут жена пожаловала.

— Привет, дорогой!

И как-то это фальшиво прозвучало.

— Ты откуда, — спрашиваю.

— Ой, мы с Раечкой так душевно пообщались, она такая милая!

Подхожу, пытаюсь обнять. Отстраняется.

— Ой, подожди, мне нужно себя в порядок привести. Так устала, так устала, такие пробки, это невыносимо…

И в ванну шмыг, и дверь на защёлку. Как-то это поспешно всё. Никогда раньше не замечал, чтобы так себя вела. Неужели чувствует, что подозреваю?

— Чего бы тебе устать, интересно, если весь день с подругой болтала? — кричу сквозь дверь.

Вышла. Вся в полотенце замотанная. Дуется, обиженную из себя строит, а получается ненатурально.

— Так где была, дорогая? Не ожидала, что муж раньше с работы вернётся?

— Дурак! — и дверью в спальню бац! Всё, разговор закончен.

Как-то неудобно стало, может, зря я собственную жену оговариваю? Ещё стопку налил. В стол заглядываю. Червяк толстый лежит, свернулся в калачик, морду отвернул.

— Чего, — говорю, — ты-то дуешься?

— Не моё дело. Только если уж начал, до конца доводить надо. А то так и будешь до конца жизни с рогами ходить на смех соседям.

Короче, завёлся я не на шутку. Поскандалили с женой крепко. Всю ночь пил. Утром продолжили. В конце концов, жена собрала сумку и ушла:

— Не хочу тебя больше видеть!

— Да и катись! Мужики сами могут прожить, правда, дружище?

— Верно, товарищ! — отвечает мой червяк и сам выдвигает ящик стола. Здоров стал, просто красавец! Шерстинки в два ряда на спине изумрудами переливаются.

Ну, запил я, короче говоря. Пока с работы не позвонили. Начальник!

— Слушаю! — говорю.

— Ты куда пропал, сегодня уже среда. Болеешь что ли?

— А пошёл ты, — голос из ящика.

— А пошёл ты! — повторяю автоматически.

— Окей, — говорит начальник, — ты тоже можешь не возвращаться.

— Ты, безусловно, прав, друг, — успокаивает червяк. — Я сразу раскусил, что они от тебя избавиться хотят. И ты не зря сомневался. Но мы не пропадём, правда? Можно я пока жены всё равно нет, на её месте на кровати полежу? Ну, хоть немного! Знаешь, как в этом твоём столе тесно…

— Да лежи, какая мне теперь разница.

И что было мне теперь делать? Искать работу? Да кому я нужен в моём возрасте да во время кризиса? Это и червяк мне подтвердил. Он на сомнения мастер. Вот я и пил потихоньку. Скучно. Червяка пригласил. А он говорит:

— Неинтересно с тобой стало. Ты уже ни в чём не сомневаешься.

— Ну, в чём мне осталось сомневаться? Жена бросила, в её верности сомневаться теперь бесполезно, работы нет и не предвидится, так что в сотрудниках тоже сомневаться не приходится. Даже в том, что мне теперь один путь в бомжи и то сомнений нет. Так что, извини, дружище, будем теперь жить безо всяких сомнений.

— А вот у меня теперь крепкие сомнения в твоей искренности. И перспектив проживать с тобой не вижу. Прощай!

И гигантская гусеница длиною с меня самого стекла с кровати, лихо пробежала на двенадцати своих лапах-присосках по квартире, сама вскрыла замок и исчезла на лестнице, не закрыв дверь.

Всё. Остался я один. Сходил на рынок, продал за бесценок часы и телефон, водки набрал и «залёг на дно».

Пару дней прошло, слышу, вроде мыши скребутся. Дверь отворил — червячок мой такой маленький, с мизинчик.

— Пусти, друг, не дай погибнуть. Нет на свете никого лучше тебя. Прости, если можешь.

— Заходи, конечно. Вдвоём веселее.

Стали вместе проживать. Только хиреет мой товарищ день ото дня.

— Вот, — говорит, — сомневаюсь я, что ты до конца года доживёшь.

— Зря сомневаешься, — говорю, — я и сам знаю, что не доживу. Туда и дорога.

— Ты меня уморишь своей бессомнительностью!

— А что я могу, если не осталось у меня сомнений про свою никчёмную жизнь? Помрём вместе. Давай, я тебя снова в кармашек поселю, а то задавлю случайно по пьяному делу.

Просыпаюсь однажды, шевелят меня. Глаза продрал — жена родная, полотенцем мокрым мне личность протирает.

— До чего же ты себя довёл! Вставай, лечиться будем. Вставай, мой хороший!

— Ты вернулась?

— Да как же я тебя брошу? Я же люблю тебя.

Отмыла она меня, откормила, на чистую постель уложила. В квартире прибрала, перестирала всё. Любят они, жёны, это дело — красоту в доме наводить. Даже настроение поднялось.

На третий день говорит:

— Одевайся, поедем на собеседование. Рая тебе работу нашла ведущим инженером на номерной завод.

Я и вовсе опешил: надо же, вот это жена, вот это друг по жизни навсегда! А она мне пиджак подаёт чистенький, отглаженный, словно новый. Я хвать за карман, а там пусто. Оборвалось внутри: как же червячок? Спрашиваю:

— Это тот самый или ты и костюм мне новый купила?

— Тот, конечно. Взялась его гладить, а в кармане гадость какая-то была, и раздавилась. Мерзко! Пришлось в химчистку сдавать. Теперь, зато, лучше прежнего. Пошли, пора уже.

— А ты думаешь, меня примут?

— И не сомневайся!

И прижалась ко мне.

И так мне стало спокойно, так радостно! Обнял родную, поцеловал в сладкие губки и чувствую, разливается по телу уверенность — горы могу порушить!