Виктор Квашин - Цивилизация бабочек

Привлекла внимание стайка сорок у перекрёстка. При включении зелёного света птицы взлетали или отскакивали на тротуар, при остановке транспорта вновь устремлялись на проезжую часть. Приблизившись, Совин рассмотрел расплющенное шерстяное пятно под колёсами. Понятно, птицы добывают корм для цивилизаций своих бактерий.

Включился зелёный. Машины с визгом рванули с места. Птицы вспорхнули. Одна замешкалась, пытаясь оторвать какую-то жилу, её ударило капотом. Сорока отлетела на тротуар и боком, боком, трепеща крыльями между ног прохожих, прибилась к груде мусора у стены.

Совин остановился. Крепко её ударило! Погибнет теперь. Сорока, по-видимому, это был сорочонок-подросток, ещё неуклюжий в движениях, забился в картонную коробку и притих. Совин постоял ещё, решил, «конец птичке» и уже хотел идти дальше, как увидел лохматого пятнистого кота, сидящего на мусорном баке — кот смотрел на раненую сороку и уже готовился покинуть тёплое место ради лёгкой добычи. Совин заглянул в ящик. Сорочонок отодвинулся в угол. Клюв его был раскрыт, он часто дышал и смотрел чёрными бусинками на человека. Совин протянул руку, дотронулся пальцем до блестящей спинки. Потом взял птицу в ладонь. Сорока дёрнулась, ущипнула за палец, заболтала лапами, и вдруг утихла и прикрыла глаза веками-плёночками. Сердечко билось часто-часто.

— Мя-я-я! — сказал кот в трёх шагах от Совина, глядя на сороку.

— Фиг тебе! — ответил Совин и засунул руку с птицей за пазуху.

Дома Совин осмотрел птицу. Крови не было, переломов, вроде бы тоже. Но сорока не становилась на одну ногу и крыло висело. Напоил пациента, окуная клювиком в воду, посадил в большую коробку, накрыл стеклом от книжного шкафа. Покрошил хлеба. Птица сидела неподвижно в углу, не ела и не пила. Но и не умирала.

Через два дня утром Совин проснулся от тихого щебета. Он подкрался, заглянул в ящик. Птица, разговаривая сама с собой, чистила перья. Посмотрела на него, не испугалась, продолжила своё занятие. Он покрошил хлеба — склевала, запила водой, смешно задирая вверх голову.

С этого дня начались у Совиных заботы. «Завели скотину», — говорил Совин, радуясь непонятно чему. Жена варила птичке кашку на молоке, убирала в домике. На время уборки Чуча, как прозвали сороку, перемещалась на стол, скакала на одной ноге к вазе, вытаскивала печенье и принималась расклёвывать, приговаривая своё «Чу-че, чу-чже!» Через неделю она взлетела на шкаф, а потом и вовсе отказалась возвращаться в ящик, поселившись на день на шкафу, а на ночь на перекладине люстры. И теперь нельзя было ночью включать эту люстру, потому что Чуча начинала громко ругаться. К туалету птичка привыкать отказывалась, приходилось стелить газеты на шкаф и под люстрой. Сорока иногда сама «убирала» эти газеты, сворачивая клювом, топча лапами и, в конце концов, пятясь, растаскивала по всему полу. Мусора становилось много, но наблюдать было потешно.

Однажды на балконе затараторили сороки. Чуча встрепенулась, перелетела на подоконник, стукнула клювом в стекло. Сороки обернулись к ней, застрекотали, обсуждая. Совин приблизился осторожно, но чужачки мигом вспорхнули. С тех пор Чуча часто садилась у окна и смотрела на волю. Иногда она расхаживала по подоконнику и разговаривала. Было забавно наблюдать птицу-философа, рассуждающую о смысле жизни. «Наверно, я также выгляжу со стороны», — подумал Совин. Он распахнул створку окна.

— Хочешь попробовать?

Сорока шагнула за окно, на скользкий отлив, съехала, трепеща крыльями, и полетела, но, сделав короткий круг, вернулась на подоконник. Прошлась туда-обратно, сказала «Чу-че-чже» и взлетела на шкаф.

— Не хочешь на волю? — удивился Сонин.

Чуча сложила крылья удобнее и закрыла глаза.

Но с того дня Чуча ежедневно просилась на улицу. Улетала ненадолго, общалась с группой местных сорок, и они её принимали. Сонин выкладывал корм на балкон, и вся компания прилетала пировать. А после летели все вместе дразнить кота на мусорке. Но жила Чуча дома.

Привезли внучку «к бабушке на реабилитацию» после гриппа. Сонин кормил с ней сорок. У девочки блестели глаза, ручонки сами тянулись и очень осторожно трогали пёрышки Чучи. Чуча не возражала, но в обиду себя не давала, могла и ущипнуть.

Сонин выложил в сети фотографии ручной сороки Чучи. Посыпались восторженные отзывы, предложения дружить. Он снова стал смотреть новости. «Наши заокеанские партнёры» по-прежнему пытались напакостить где только возможно.

— Вот, сволочи! — возмущался Сонин.

— Успокойся, — говорила жена. — Ты же сам говорил, что не имеет смысла ругаться, бактерии их всё равно сожрут.

— Да какие к чёрту бактерии! Причём тут бактерии, правда, Чуча? Они, эти «партнёры», наши ресурсы захватить желают. Нет, с людьми нужно «разбираться» по-человечески!

Чуча сидела на плече и одобряюще щебетала в ухо.

Завёлся у меня червячок.

Я вообще к животным неплохо отношусь, так просто козявку не раздавлю. А тут пошёл в нашу столовую, супчик на обед взял, и что-то подозрительным он мне показался. Вроде суп как суп, а не могу заставить себя попробовать. Ложкой в тарелке пошевелил, смотрю, и правда, не зря сомневался, плавает в тарелке червяк. Фу!

Хотел шум поднять, что за безобразие? Смотрю, а червячок живой! Карабкается на вермишелину, а она проворачивается, он тонет, потом снова всплывает. Одним словом, борется за жизнь до последнего. Жаль мне стало бедолагу, выловил его на кончик ложки. А он ничего, шустренький такой, головку отряхнул, приподнял и малюсенькими глазками на меня смотрит. И вроде как звуки издаёт.

Я его на ложке к самому уху-то подношу, и будто слышу:

— Не бросай меня, возьми с собой.

Конечно, не поверил я своей фантазии, тем более что я физик по профессии и по складу ума, но червячка убить не решился, в салфеточку завернул и в нагрудный карман сунул. Выпущу, думаю, в сквере.

Под дерево на лавочку сел, салфетку развернул, а червячок головку поднял и внятно так говорит:

— Не оставляй. Птицы склюют в момент. Разреши в твоём кармашке пожить. Я тебе пригожусь.

Чувствую, бред у меня — знаю, не бывает такого. Вытряхнул червячка на лавку, а он в колечко свернулся, лапками головку прикрыл и жалобно так застонал! У меня сердце оборвалось. Завернул червяка в ту же салфетку и в нагрудный карман поместил.

В отдел вернулся и скорее за компьютер. У нас завершение большого проекта, последние «штрихи» перед запуском нового прибора. Тут начальник пожаловал:

— Завтра пробный запуск. Не обсуждается, это приказ сверху.

И тут слышу из кармашка нагрудного:

— Сомнительно. А вдруг расчеты не точны…

Я быстро в туалет выскочил, червяка извлёк.

— Ты что, тварь, мне нашёптываешь? Смою сейчас в унитаз! Советчик нашёлся!