Катя Саргаева - Полет на Плутон

Я очень хорошо запомнила этот последний день моей жизни, после него я умерла для мира. Вот тетя Марина нарезает сыр и колбасу, только это она и делала, все остальное на грузинских вечерах делали мы с Гогой, так как больше никто не умел готовить грузинскую кухню, даже мама, несмотря на то, что она прожила с Гогой много лет. Вот Наташка знакомит Олега со своим новым парнем. Она такая тихая и скромная, что ей несвойственно, и таким влюбленным взглядом смотрит на своего избранника. Олегу парень нравится, а Наташка наблюдает за их беседой и никак не может решиться сказать отцу, что тот скоро станет дедушкой.

Темнеет, и на небе появляется россыпь звезд, небо такое чистое, и в воздухе пахнет шипящим на углях мясом. В моем бокале любимое Гогино грузинское вино, название которого я никак не могу выговорить. Рядом сидит и сам Гога, улыбается и щурит глаза. Я смотрю на него, в уголках его глаз появились морщинки, и на щеках тоже, он постарел за те восемнадцать лет, которые я его знаю. Я встаю и говорю длинный тост в грузинском стиле. Говорю о том, как много Гога значит для меня, как сильно он изменил мою жизнь и как сильно я его люблю. Говорю и о том, что он никогда не умрет и будет жить вечно, потому что я без него не смогу. «С днем рождения, пап» заканчиваю я свой тост. Мы чокаемся и выпиваем. Я смотрю на маму, она не бесится тому, что я назвала Гогу папой, она улыбается, и в этой улыбке я как будто вижу принятие ею всех нас троих как одной семьи. Она всегда делила нас на пары, я и она, Гога и она, я и Гога, только так, и никогда вместе. Сейчас ее взгляд и улыбка говорили, что мы одна семья.

Я слышу, как взвизгнула соседская собака, она уже некоторое время разрывается, а теперь замолкла. В следующие тридцать секунд я вижу, как во двор залетает отряд ОМОНа, меня повалили на землю, всех остальных расстреляли, никто не успел даже визгнуть. Я лежу на земле, голова моя повернута вбок, и я вижу Гогу, в его черепе зияет дырка от пули, и на меня уставились его стеклянные глаза. Вероятно это была группа зачистки, так как они убили всех, не разбирая кто есть кто, все их оружие было оснащено глушителями. Они убили всех: маму, Гогу, тетю Марину и Дядю Олежу, Наташу и ее парня. Они убили даже деда Петю, который постоянно жил здесь и следил за домом круглый год. Свидетелей оставаться не должно. Но почему тогда я все еще жива? Я почувствовала укол в плечо и отключилась, это последнее что я помню после того как мне на голову надели мешок.

Следующие полтора года прошли как в тумане. Каждый день, просыпаясь я боялась открыть глаза. Я лежала и принюхивалась, все, что я хотела услышать, это запах свежезаваренного чая с чабрецом, с него начиналось каждое Наташкино утро. Но этого аромата не было. Был запах сырости и металла. Я слышала его и открывала глаза, чудес не бывает.

Я помню, как пришла в себя, когда меня транспортировали неизвестно куда и неизвестно кто. Как только я пришла в себя, то мне сразу же сделали еще один укол, и я тут же вырубилась. В следующий раз я очнулась в крохотной комнатке и была привязана ремнями к койке на которой лежала. Голова раскалывалась, во рту было сухо, мысли путались. Господи, чем же они меня обкололи? Это единственная мысль, которая крутилась в моей голове. Потом в комнату где я находилась вошел мужчина в военной форме.

— Пить наверное хочешь? — сказал он поднося к моим губам бутылку с водой. — Мы сейчас поговорим, я сяду вон на тот стул, ты можешь сесть на противоположный, если я тебя отвяжу. Что скажешь? Мне стоит тебя отвязывать, ты будешь себя хорошо вести?

— А каким образом я могу вести себя плохо? — недоуменно спросила я.

— Ну там кидаться на меня, пытаться ударить. Буянить короче.

— Нет, я не буду. У меня сейчас в голове каша, и я мало что соображаю, но то, что выделываться не стоит я осознаю.

— Что ж, хорошо.

Он расстегнул ремни на моих руках и ногах и сел на стул. Я встала с койки и села на стул, который стоял с другой стороны металлического стола.

— Я полковник Борский, Илья Николаевич Борский. Ты находишься в тюрьме «Енисей». Это секретная тюрьма, и ее нет ни на картах, ни на документах. Тебя больше тоже нет, для мира ты умерла. В этой тюрьме держат особо опасных преступников, которые тем или иным образом навредили правительству России и являются серьезной угрозой нашему государству. Ты совершила кибератаку и взломала систему управления стратегическим ядерным оружием. Сразу скажу, что ты можешь не открещиваться от этого и не врать. Твой дружок Арсентьев Денис сдал тебя. Также был изъят твой компьютер, и в нем обнаружены следы взлома.

Он замолчал и уставился на меня. Моя голова начала проясняться, и память начала возвращаться. Я вспомнила все, и про пари с Денисом, и главное, про то, что произошло на даче у Олега. Я чувствовала как цепенеют мои руки, и знала, что это признак того, что максимум через минуту мое тело скует тот паралич, в который я впадаю при сильном стрессе.

— Слушайте внимательно, я сейчас впаду в ступор, и это не уловки, это моя реакция на потрясения. Меня надо растормошить, физически…

Я не успела договорить, я впала в ступор и так и осталась сидеть с открытым ртом, глаза мои были направлены на Борского. Его лицо выражало ожидание, но ничего не происходило, я застыла в одной позе. Он поднял руку и помахал ладонью перед моим лицом. Реакции не было, и даже зрачки не сдвинулись с мест.

— Позовите врача, — крикнул он в воздух и уставился в потолок.

Пришел врач и начал светить мне фонариком в глаза, потом прослушивать мое сердце и считать пульс.

— Она успела сказать, что ее нужно физически растормошить перед тем как застыла как истукан, — сказал Борский врачу.

Тот начал меня трясти за плечи и слегка бить по щекам. Я пришла в себя, и тут же ручьем хлынули слезы.

— Это было глупое пари! — крикнула я Борскому, — просто пари! А вы убили всю мою семью! Они здесь при чем?

— Частично ни при чем, Мария, Наталья, Андрей и Петр были ни при чем, так что это твоя вина. А всех твоих родителей давно пора было убрать.

Это твоя вина , от этих слов у меня перехватило дыхание, и я снова почувствовала, как цепенеют пальцы. Я не успела предупредить об этом, как снова впала в ступор.

— Эй, девочка, — Борский опять помахал ладонью перед моим лицом.

— Она снова отрубилась, вы бы Илья Николаевич полегче, видите ведь, что девица больно нежная, она не такая как большинство здешних. Тяжко ей придется, — добавил врач, растирая мне руки.

Я снова пришла в себя, взяла бутылку с водой, которая стояла на столе и начала жадно пить из нее, мне казалось, что весь мой пищевод горит огнем.

— Я не понимаю, это все… это все из-за взлома? — спрашивала я, — я не верю, так не бывает. Это же ведь просто пари. Господи, вы тут что совсем больные? Вы убили всю мою семью! Вы убили семь человек просто так, за компанию!