Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Да плевать мне на нее! Она все равно ничего не понимает, — как-то сказала мама, и Гога оставил попытки утихомирить ее.

Наверное они помирились, подумала я. Пока я была в ванной Гога ушел. Когда я зашла на кухню мама варила кофе.

— Где Гога? — чуть ли не плача спросила я маму.

— Да никуда не делся твой Гога. В церковь пошел, ерундой этой твоей заниматься, — мама повернулась и посмотрела на меня. — Только не хнычь! Что тебе вообще взбрело в голову? Зачем тебе вдруг приспичило креститься?

— Так бог хочет.

— Откуда тебе знать чего он хочет? Выдумываешь херню всякую.

— Нет. Я знаю что он есть. Я это чувствую, чувствую его присутствие.

— Зря я оставляла тебя со Светкой, забила тебе дуростью всякой голову.

— Почему ты так против? Ведь хуже мне от этого не будет.

— Не знаю. Может ты и права, хуже не будет, — уже спокойно сказала мама, — я только не понимаю, зачем тебе это нужно, откуда такая потребность в боге?

— Он мой друг. С ним же можно дружить?

Мама смотрела на меня и молчала. На ее лице была скорбь.

— Да. Дружи с богом, если хочешь. Может ты когда-нибудь простишь меня, — после некоторого молчания добавила она.

Я не стала спрашивать за что мне нужно прощать ее. Мне не хотелось с ней разговаривать по душам, потому что всегда подобные разговоры заканчивались ее слезами и обвинениями меня во всех грехах.

Вернулся Гога, он улыбался, и не разуваясь зашел на кухню.

— В субботу идем креститься! Ты довольна, девочка моя?

— Прекрати с ней сюсюкать, она уже большая, — огрызнулась мама.

— Смотри что я тебе купил, — Гога достал что-то из кармана, не обращая внимания на мамин комментарий.

Он положил передо мной золотую цепочку с крестиком, сказал, что это будет знак того, что я крещеная, что крестик надо будет беречь и охранять как символ своей веры. Я крепко обняла его за шею и поблагодарила.

— Вы с мамой помирились? Ты останешься? — тихонько шепнула я ему на ушко.

— Да, дэдико.

— Вахтанг, прекращай! — снова крикнула мама, — и не держи ее вот так!

Я висела на Гоге, обвивая его ногами за талию, а он поддерживал меня за попу.

— Она всегда для меня будет малышкой, — сказал Гога, опуская меня на пол, — но я буду стараться, я помню, она уже большая.

Тетя Света рассказывала про таинство крещения, она говорила, что в этот момент у человека появляется ангел-хранитель, и что теперь они с богом неразделимы, теперь бог всегда будет с ним. Она говорила, что если человек крестится в сознательном возрасте, то чувствует прикосновение бога. Я почувствовала прикосновение только ледяной воды, и от батюшки воняло старостью. Это единственное, что сохранилось в моей памяти о крещении. Мы были с Гогой, и он стал моим крестным отцом. Еще с нами была какая-то женщина, которую я видела в первый и последний раз в жизни, она была моей крестной матерью. Я даже не помню как ее зовут. Мама наотрез отказалась с нами идти, сказала, что у нее месячные, а с ними в церковь входить нельзя. Я выполнила свою часть уговора — покрестилась, а бог выполнил свою — оставил Гогу.

Что такое месячные я узнала через два года. Со мной был Гога, и конечно не было мамы. Мама не удосуживалась рассказывать мне о таких вещах как тонкий женский организм, а подруг, которые прошли этот момент взросления у меня конечно не было. У Гоги же и мысли не закрадывалось о том, что я могу не знать о том, что такое месячные, как они проходят и по какой причине. До этого момента я для него была маленькой шестилетней девочкой, которой он меня узнал.

Я сидела в ванной, из меня текла кровь, и я думала что умираю. Ничего страшнее со мной в жизни еще не происходило. Я отчаянно и в голос просила бога о том что бы это прекратилось. Сквозь дикие рыдания вперемешку со всхлипываниями было непонятно, что именно я говорю, но говорила я громко, периодически срываясь на крик. Гога стоял под дверью в ванную и просил что бы я открыла дверь. Я наотрез отказывалась, я думала, что если он увидит меня такую , то непременно перестанет меня любить, и от этого мне становилось еще страшнее. Минут через двадцать моя истерика перешла в тихий плач без слез и Гога снова начал просить что бы я открыла дверь, я снова отказалась.

— Скажи хотя бы что случилось, я же очень переживаю, — просил он.

— Я умираю.

— Почему ты так решила?

— Я не могу сказать, ты меня разлюбишь.

— Дэдико, Рита, послушай, ты хоть уже и большая, но для меня всегда будешь моей малышкой, и что бы там ни случилось, я никогда тебя не разлюблю, слышишь, никогда.

Я встала из ванны, дернула щеколду и села назад. Гога тут же вошел в ванную. Слезы снова хлынули ручьями. Сейчас он скажет, что я мерзкая и отвратительная и скорее бы я сдохла в этой ванне, чтобы они с мамой смогли выбросить меня на помойку. Я закрыла глаза и приготовились к худшему, но ничего не происходило. Я открыла глаза и посмотрела на Гогу, он стоял в растерянности, и смотрел на окровавленный подол моей юбки.

— Дэдико ты поранилась? Или… что случилось? Откуда эта кровь?

— Оттуда, — сказала я, указывая пальцем на причинное место.

Я снова закрыла глаза и приготовилась к худшему. Первый раз в жизни мне стало стыдно по интимному поводу. Никто никогда не учил меня тому, что у человека есть интимные места, и что о них не следует говорить и показывать их, потому что это неприлично. На то они и интимные места. Лишь однажды в один из моих редких походов в церковь у меня совершенно случайно завязался разговор с одной женщиной, на ней была церковная одежда и я решила, что она служительница церкви. Она говорила о грехе и блуде, а на мне было одето неприлично короткое платье и без рукава. В общем, она подошла ко мне «читать нотации», но то что она говорила, не звучало как нотации. Сначала она спросила, знаю ли я что в такой одежде не принято ходить в церковь и почему. Я ответила что нет, и она предложила мне поговорить на эту тему. Она-то и рассказала мне об интимных местах и о том, что мальчики отвлекаются от мыслей о боге, глядя на эти места, а так же голые ноги и руки. Тогда я решила, что все, что во мне есть женского — грех. Тогда мне было одиннадцать лет, и то была церковь в которой я крестилась, мы переехали на новое место и мне хотелось попрощаться с этой церковью. Прошло два года, все это время в церковь я не ходила и думать забыла о том разговоре. Единственное что засело в моей голове, так это то, что отличает меня от мужчины — грех.

Гога сел рядом с ванной, гладил меня по голове и целовал в макушку.

— Дэ, я очень люблю тебя, ты мне веришь?

Я не слышала Гогу. Я была поглощена своим несчастьем и страхом. А он все пытался выяснить что же произошло. Он спрашивал меня из какого именно отверстия кровь, но я не отвечала. Время от времени он пытался дозвониться маме, но женский голос все время отвечал, что абонент выключен, или находится вне зоны доступа сети.