Тима Феев - Йонтра

— Примерно в десять раз выше предельной, — ответил тот.

Я замолчал. И, пытаясь осознать только что услышанное, так и не смог произнести больше ни единого слова вплоть до самого окончания полета. А капитан наш, видимо, не удовлетворившись тем, что мы и так летели непостижимо быстро, начал еще осторожно маневрировать в гравитационных полях. Облетая звезды по внешнему радиусу, он сначала использовал силу притяжения последних. Когда же мы выскочили в межгалактическое пространство, он стал лавировать по полям светлой энергии, которая расталкивает материю во Вселенной. Ведь пространство, как вы наверное знаете, эластично, и поэтому, изгибаясь в одну сторону в пределах Галактик, выгибается в обратную сторону между ними. Так мы и скользили по этим эластичным изгибам, как по колышущейся в безветренную погоду поверхности океана.

Наконец настало время возвращаться. Мы сделали небольшой полукруг, и то лишь потому, что капитан наш, по всей видимости, решил перестраховаться. Хотя никто из пассажиров не почувствовал тогда никаких инерционных сил. Затем мы на несколько секунд остановились и, вновь став полупрозрачными, рванули домой. Нас, конечно, уже ждали. Однако на планете, откуда мы стартовали сегодня, давно наступил поздний вечер. И не потому, что случился временной парадокс с замедлением времени, а потому, что мы и сами не заметили, как пробыли в космосе целый день. И скажу я вам, уважаемые слушатели, — Скит как-то мечтательно вздохнул, — что подобных дней в моей жизни было очень и очень немного. Ведь тогда я, наверное, впервые почувствовал себя едва ли не сверх-йонтрой, для которого не существовало никаких преград и все было подвластно в этой части Вселенной.

— Я сам нашел это место. И привел меня к нему один странный рентгеновский поток, который мне удалось обнаружить, работая в нашей университетской обсерватории. Мне, конечно, немного повезло тогда, потому что тот поток был очень слабым и без нашего нового радиотелескопа он так и остался бы незамеченным. Что же касалось самого телескопа, то это была усовершенствованная, очень мощная машина с диаметром антенны в сто пятьдесят с небольшим орр. С его помощью мы с коллегами в свое время уже много чего обнаружили и открыли. Но, впрочем, я не об этом. Так вот, — продолжил Скит чуть задумчиво, — ведь я тогда почти сразу обратил внимание на этот поток. Он был каким-то не таким как все, необычным. Не таким, как, например, от вспышек сверхновых или от квазаров. Я бы назвал его даже путаным. Ведь имея единый источник, что находился на окраине нашей Галактики, он состоял из частиц совершенно разных энергий. Это было, конечно, несколько странным, но, пожалуй, все же объяснимым.

Однако, решив разобраться с ним более подробно, я неожиданно для себя так увлекся, что даже забыл проинформировать обо всем своих коллег. Это произошло также еще и оттого, что чем старательнее я пытался разложить тот поток по энергиям, тем сильнее путался. Складывалось впечатление, что его источником было нечто, ну уж вовсе ни с чем несообразное. Поэтому, недолго думая и все так же не говоря в Университете никому ни слова, я позвонил одному армейскому приятелю, у которого иногда брал «ненадолго» его звездолет, и обо всем с ним договорился. И уже утром следующего дня, прихватив с собой все необходимое, отправился в путь.

Лететь мне, впрочем, пришлось недолго. Тот звездолет был очень быстрым да к тому же еще и комплексным. Поэтому не прошло и десяти дней, как я достиг цели. Оказалось, что источник того рентгеновского потока, за которым во время полета я периодически следил, находился на поверхности обыкновенной планеты. Это уже и само по себе было просто невероятным. Но вот что мне тогда показалось уж и попросту абсурдным, так это то, что в том месте на поверхности я обнаружил нечто, чего ну никак не предполагал там найти. Представьте себе, это был театр. Или цирк, как хотите. Огромных, правда, размеров и весьма странной конфигурации. С креслами, выточенными из неизвестного красноватого камня, которые располагались на довольно широком, плоском, округлом возвышении. Оно было похоже на сцену, вот только сами эти кресла были повернуты в разные стороны, то есть не к центру, как в цирке, например, а наоборот. Все это я разглядел еще с орбиты, изучая планету в бортовой телескоп. Но вот зрителей что-то нигде видно не было. Да и вообще, кроме того странного театра на той планете совсем не было ничего необычного. Одни лишь голые скалы без малейших признаков растительности, да вместо нормальной почвы какой-то белесый вперемешку с голубым песок, слегка отливавший голубоватым же свечением. Поэтому мне пришлось спуститься с орбиты вниз, чтобы изучить все более подробно.

Вблизи театр выглядел еще более внушительно. Совершенно циклопических размеров. Наверное, тысячи две орр в диаметре. Без крыши, но с каким-то цельнометаллическим забором вокруг. Который выполнял, правда, скорее декоративную функцию, потому что даже я смог легко через него перелезть. Наибольшее же впечатление на меня тогда произвели все те же каменные кресла, что я заметил еще с орбиты. Огромные, примерно в два моих роста. С искусной резьбой вдоль спинок и сидений. Отполированные так, что я даже самого себя мог легко разглядеть в их гранях. Сам же камень, из которого они были изготовлены, представлял из себя очень массивные, целиковые глыбы, неизвестной, как я уже сказал, природы, с мелкими серебристыми вкраплениями. «Кто же это тут такой сидел, — все думал я, блуждая между рядов. — Ведь никому из известных мне существ такие кресла не подошли бы». Да и сами ряды, как, впрочем, и проходы между ними, были также огромными. Я на своем звездолете мог бы здесь, наверное, даже где-нибудь и приземлиться. Поэтому минут десять прошло, прежде чем я смог наконец пересечь зрительный зал по диагонали и добраться до его края. После чего по лестнице, которую там кто-то очень кстати оставил, спустился на несколько метров вниз. Внизу же находилось разного рода оборудование. Причем оно было не просто в рабочем состоянии, а все еще продолжало функционировать. Прожектора светили, огромные черные ящики жужжали, а, по всей видимости, центральный пульт управления всем этим хозяйством, переливался различными цветовыми оттенками от мигавших на нем био-кристаллических индикаторов. К нему-то я и направился.

Пульт этот, как, впрочем, и все вокруг, был также огромным. Поэтому заползти на него оказалось для меня делом совсем непростым. Но мои старания были вознаграждены, поскольку взобравшись наверх и стоя так, чтобы ненароком ничего не нажать, я довольно быстро в нем разобрался. И помимо прочего обнаружил, что на пульте имелась функция записи и воспроизведения. Была на нем и соответствующая сенсорная кнопка, рядом с которой находился индикатор, который показывал, что запись все еще велась до сих пор. «Интересно, — подумал я, — что же здесь такого могло произойти, чтобы они, все „эти“, вот так все побросали, не удосужившись даже отключить за собой оборудование?» Ну, что мне оставалось делать? Я остановил запись, перемотал все назад и включил воспроизведение. И тут, словно бы само пространство вокруг этой сцены — зрительного зала стало как будто бы густеть, делаясь все более и более непрозрачным. Но спустя примерно полминуты и став уже иссиня-черным, вдруг наоборот ярко вспыхнуло белым и засветилось как экран видеофона. Только экран этот был совершенно невероятных размеров. Примерно сто орр в высоту и полторы тысячи в диаметре и располагался, как я уже сказал, вокруг зрительного зала, давая при этом круговое панорамное изображение. И вот что я увидел.