Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том II

Видите ли, начну с того, что самолёт господин Подоварев Илья Батькович, он же нардеп, то бишь — народный депутат, приобрёл за 35 миллионов грязных зелёных бумажек, вовсе не для того, чтобы возить на них колбасу московскую докторскую для Вас любимых в Салехард или какой-нибудь Мужопль. И даже не для того, чтобы прилететь к вам из Москвы и отчитаться о трудах своих праведных, во благо сельских школ и детсадов на бумаге, под которые собственноручно писал в разделе расходов бюджета области или края совсем не малые суммы в недооценённых рублях.

Покупал он эту машину с двумя мощными турбореактивными двигателями: 2×RollsRoyceBR710C411, что бы смыться с наибольшей скоростью в 926 км/ч с Вашими рублями и безбедно так себе жить вдали от «этой» страны.

Иногда правда, придётся рассказывать испуганному западному бюргеру об ужасах жизни в тоталитарной России, где весь народ (вот же урод) стонет под игом чекистов и что там скоро, вот только дождитесь конца месяца, квартала или года, от силы три, и демократические силы совершат оранжевую (или голубую) революцию. Но было бы хорошо, придать импульс, да денежными вливаниями, детям томящихся в Сибири активистов, нечего есть!

А закончу её тем, что поведаю о том страхе, с которым вёз в родное министерство кейс с деньгами на всю делегацию. Получил я их в солидном банке, известном здании, не так далеко от ЦУМА, простояв в очереди часа два, и вот сначала улица с её сплошными магазинами и охранниками, через каждые десять — пятнадцать метров, затем метро с его миллионами пассажиров, переходами и пересадками. Рванёт кто мой дипломат и тю-тю, вовек, всей семьёй не рассчитаться, даже если квартиру продать.

Господи пронеси. Потом был сейф, а вечером, уже в аэропорту с дорожной сумкой и портпледом, через плечо я, наконец, вздохнул свободно, ибо раздал остальным членам делегации, причитающиеся им швейцарские франки, часть командируемых людей получили деньги и паспорта с билетами ещё в министерстве.

Доля всех составляла одну двадцатую или даже более того (это не столь и важно), что я выдал в воздушном порту Шереметьево (тогда ещё в единственном числе), чиновнику из Правительства, прибывшего в сопровождении моего руководства за полчаса до начала регистрации.

Пробки автомобильные в матушке столице уже давали жару.

Я попросил всех, по старому правилу ещё, заранее проверить наличие необходимых паспортов, билетов и грошей. Но, не обнаружил при чиновнике ни чемодана, ничего, кроме пухлой барсетки. С такими сумочками, как я знал в Европе ходили только представители чуждой нам ориентации. Задал вопрос шефу — А вещи где? На что получил в ответ — Не твоё, не беспокойся. Ну и соответственно… Соответственно они удалились в VIP — зал.

По прилёту, нас встретил Торговый представитель и на посольском микроавтобусе всех повезли в гостиницу. Всех кроме шефа и чиновника, они укатили отдельно на тёмно-, вишнёво-серебристом седане Вольво.

Вечером я был вызван в номер шефа, доложить о первых итогах непростых переговоров. Он встретил меня в коридоре и привёл в апартаменты чиновника. Пили дорогие виски с тоником, я подробно доложил. Пока шло время, достали и разлили вторую бутылку (Johnnie Walker Blue Label) Блю Лейбл. Я обратил невольно внимание — на кровати были разбросаны новые вещи от костюмов и лёгких джемперов до шортов и трусов. В открытых створках шкафа висели с десяток новых рубашек, две куртки, наверху тройка бейсболок, у двери полтора десятка больших фирменных пакетов известных марок одежды, там же несколько коробок из-под обуви, на подставке для зонтиков стоял большой зонт с биркой.

Хитрый шеф прочитал меня моментально и, поучая, сказал — Вот заехали, купили все, чтобы ты не переживал. И рассмеялся довольный.

Поскольку потом каждый вечер процедура в течение недели повторялась, я стал свидетелем того, как рубашки по 15—75 долларов стоимостью отправлялись в корзину для мусора.

Когда мы покидали страну я, как было принято, уходил из гостиницы последним, проверяя все номера, не забыл ли кто чего, прецеденты были. Проверил я и номер чиновника, после того, как он убыл на том же Шведе. Все вещи остались в номере.

В Шереметьево нас встретил снег, а чиновника Мерс, в руках у него была все та же барсетка. Чтоб я так жил!

По-моему я ответил на Ваш вопрос?!

Когда, почти полностью погас свет, и вот-вот должно было начаться второе отделение концерта, в дверях из воздуха возник Незнакомец (Вырубов Валерий Викторович, он же Баалу), этим он сильно напугал густо накрашенную, напудренную и надушенную древним Опиумом (марка духов) старушенцию, божьего одуванчика, застрявшую в квадрате входного проёма. Та с испугу, подумайте, вдруг слева и чуть впереди от тебя возникает нечто, проявляясь из воздуха, да тут в пору, обделаться, что старая и сделала, да так звучно, что в радиусе пятнадцати метров на креслах повернулись головы, а спустя пару секунд отвернулись от сильной вони.

Старушенция обиделась и немощными кулачками ударила элегантного мужчину с длинными и чёрными, как смоль волосами в спину и что-то пробурчала. Настала её очередь дематериализоваться. И забросил ведьму Баалу в этот раз не на Бали, куда отправил мечтательную Жанну, а в жаркую Африку, в буш, где её вследствие сильного запаха, источаемого вокруг, и съели два взрослых самца. Предводители крупного прайда, были с ошейниками на могучих шеях, недавно надетых заботливыми руками защитников живой природы, во главе с известной актрисой Гвинет Пэлро (Gwyneth Palro), правда, тогда львы были под наркозом.

Почти в то самое время, когда Леонид и Цезарь (клички животных) хрустели бабушкиными косточками, Гвинет давала интервью «Zoology review» о необходимости защиты бедных животных от злых людей. И ведь, правда, львы то чем виноваты, они даже поделились с сородичами.

Наконец Валерий Викторович занял своё место, справа от Анастасии, все внимание которой сразу после этого переключилось на сцену, выходили Артисты.

Начиналось новое чудо. Пел баритон испанец Карлос Мартин, пел знаменитую вещь — Caruso. Она была написана Лучо Далла в 1986 году. Вступили и остальные солисты квартета. Это грустное музыкальное произведение, где рассказывается о последней любви человека с необычайно красивым голосом, тенора — гения, всемирно известного итальянца, о девушке Дороти Бенджамин и их дочери — Глории. О его любви к ним обоим. Песня исполнена романтикой последних дней жизни больного пневмонией Энрико Карузо в Сорренто и Неаполе.

«Загадка же этой песни в том, что непонятно, о ком говорится в припеве, когда он повторяет о своей любви. Это могли бы быть как дочь, так и его жена, так как слова „Ti voglio bene assai ma tanto bene sai“ могли предназначаться обеим».