Роберт Хайнлайн - Кот, который ходил сквозь стены

— Но, Гретхен, меня не надо заманивать: я люблю детей. Я хочу на тебе жениться.

— Правда? Почему? — В ее голосе прозвучала грусть.

Разговор приобретал чересчур серьезный оборот. Настала пора сменить тему.

— Почему я хочу жениться на тебе, дорогая? Чтобы шлепать тебя по попке и смотреть, как та краснеет.

Гретхен раскрыла рот, потом улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки.

— Это нелепо!

— Думаешь? Может, в этих краях беременная женщина не обязана выходить замуж, но шлепки — совсем другое дело. Если я отшлепаю жену другого мужчины, обидится он, или она, или оба. Слишком рискованно. Обо мне пойдут слухи или случится что-нибудь похуже. Если отшлепать незамужнюю девушку, она может захомутать меня, даже если я не люблю ее и отшлепал просто pour le sport [74] Ради развлечения (фр.) . . Лучше уж женюсь на тебе — ты к этому привыкла, тебе это нравится. И у тебя достаточно крепкая попка, что тоже неплохо, ведь я шлепаю со всей силы. Просто зверски.

— Тьфу! Откуда эта глупая мысль, будто мне нравятся шлепки по попе? — (Почему у тебя вдруг сморщились соски, дорогая?) — Хейзел, он и вправду больно шлепает?

— Не знаю, милая. За такое я тут же сломаю ему руку, и он это знает.

— Вот видишь, Гретхен? Меня лишили всех маленьких невинных радостей, я практически бесправен. Если только ты не выйдешь за меня замуж.

— Но я…

Гретхен внезапно встала, едва не залив плавучий столик, повернулась и быстро выбралась из бассейна. Поднявшись, я смотрел вслед девушке, пока та не скрылась из виду. Пожалуй, я не поймал бы ее, даже если бы уже привык к новой ноге: Гретхен бежала, словно напуганное привидение.

Я снова сел и вздохнул.

— Что ж, мамочка, я пытался. Ничего не вышло.

— В другой раз, Ричард. Она хочет. Она еще передумает.

— Ричард, — сказала Ся, — ты упустил всего лишь одно слово: любовь.

— Что такое любовь, Ся?

— То, что хочет услышать женщина, собираясь замуж.

— Это ничего не говорит мне о его смысле.

— Ну… я знаю формальное определение. Гм… Хейзел, ты знакома с Джубалом Харшоу? Членом Семейства Старейшего?

— Много лет. Во всех смыслах этого слова.

— У него есть определение…

— Да, знаю.

— Определение любви. Думаю, оно позволит Ричарду с чистой совестью употребить это слово в разговоре с Гретхен. Как говорит доктор Харшоу, «любовь — это субъективное состояние, при котором благополучие и счастье другого человека необходимы для вашего счастья». Ричард, мне кажется, ты продемонстрировал именно такое отношение к Гретхен.

— Я?! Ты с ума сошла, женщина. Я просто хочу загнать ее в безвыходное положение, чтобы шлепать ее по попке, когда захочу, и смотреть, как эта попка краснеет. Шлепать сильно. Жестоко.

Я выпятил грудь, чтобы выглядеть как настоящий мачо, но вышло не слишком убедительно — нужно было что-то делать с брюшком. Да ладно, черт возьми, я же все-таки был болен.

— Да, Ричард. Хейзел, думаю, чаепитие закончено. Не хотите ли вдвоем зайти ко мне? Я слишком долго вас не видела. И позову Чой-Му, — наверное, он не знает, что Ричард теперь свободен от поля Леты.

— Неплохо, — согласился я. — А отец Шульц тоже здесь? Дамы, подайте, пожалуйста, мою трость. Думаю, я мог бы пойти за ней и сам… но не уверен, что стоит рисковать прямо сейчас.

— Точно не стоит, — твердо заявила Хейзел, — и ты уже достаточно находился сегодня. Тина…

— Что за шум?

— Можно мне кресло? Для Ричарда?

— Почему не три?

— Одного хватит.

— Сейчас все будет тип-топ. Ричард, не сдавайся, она слабеет. Наша беременная воительница.

У Хейзел отвалилась челюсть:

— Ох… я и забыла, что мы уже не были наедине. Тина!

— Не беспокойся. Я же твоя подружка, помнишь?

— Спасибо, Тина.

Мы все встали, собираясь выйти из бассейна. Остановив меня, Ся обхватила меня руками, посмотрела мне в глаза и сказала достаточно громко, чтобы Хейзел услышала:

— Ричард, я и раньше сталкивалась с благородством, но нечасто. Я не беременна. Жениться на мне вовсе не надо — я не нуждаюсь в муже и не хочу его. Но приглашаю провести медовый месяц со мной, в любое время, как только Хейзел тебя отпустит. А еще лучше — вас обоих. Ты — рыцарь в сверкающих доспехах. И Гретхен это знает.

Она страстно поцеловала меня. Когда мой рот освободился, я ответил:

— Это вовсе не благородство, Ся. Просто необычный метод соблазнения. Заметила, как легко ты поддалась? Скажи ей, Хейзел.

— Он благороден.

— Вот видишь? — торжествующе заявила Ся.

— И страшно боится, что другие об этом узнают.

— Чушь! Давай расскажу о моей учительнице в четвертом классе.

— Потом, Ричард. Когда у тебя будет время навести глянец. Ричард рассказывает отличные истории на ночь.

— Если никого не шлепаю. Ся, у тебя краснеет попка?

Похоже, завтракал я уже после полудня. Вечер прошел в приятнейшей обстановке, но воспоминания о нем остались смутные. Не думаю, что дело в алкоголе — я не так уж много выпил. Но, как выяснилось, поле Леты обладает легким побочным эффектом, который усиливается с приемом алкоголя, — Лета может влиять на память пациента некоторое время после того, как он перестал находиться под ее воздействием. Ладно — дарзанебы! Несколько провалов в памяти не так страшны, как зависимость от тяжелых наркотиков.

Но я помню, что мы отлично провели время — Чой-Му, Ся, Эзра, отец Хендрик и (после того, как Тина ее нашла, а Хейзел поговорила с ней) Гретхен. Там были все, кто бежал из «Раффлза» — даже две пары рыжих, которые спасли нас, Кас с Полом и Лаз с Лор. Неплохие ребята. Как я узнал позднее, они старше меня, но по ним это незаметно. На Терциусе возраст — понятие растяжимое.

Жилище Ся было слишком тесным для стольких гостей, но в тесноте даже веселее.

Рыжие ушли, а я, ощущая усталость, лег на кровать Ся. В другой комнате шла какая-то убийственная игра в карты на фанты; похоже, Хейзел все время выигрывала. Ся продулась в пух и прах, после чего пришла ко мне. Гретхен сделала неудачную ставку и заняла другую сторону постели, воспользовавшись моим левым плечом вместо подушки — на правое уже заявила права Ся. Из другой комнаты послышался голос Хейзел:

— Принимаю и добавляю одну галактику.

— Младенец! Да ты сосунок против папочки! — усмехнулся отец Хендрик. — Большой взрыв за тройные фанты, дорогая. Плати.

Больше я ничего не помню.

Что-то щекотало мой подбородок. Я медленно просыпался, потом медленно открывал глаза и наконец обнаружил, что смотрю в самые голубые глаза из всех когда-либо виденных мной. Глаза принадлежали котенку ярко-оранжевого окраса, среди предков которого могли быть сиамцы. Стоя на моей груди к югу от адамова яблока, он довольно мурлыкнул, сказал «Мррэм?» и продолжил лизать мой подбородок. Его шершавый язычок и был причиной щекотки, от которой я проснулся.