Мор Йокаи - 20 000 лет подо льдом [Забытая палеонтологическая фантастика. Т. XXIII]

Следовательно, я всеми своими операциями достиг только того, что лишился возможности лицезреть свою невесту.

То же самое было и со вторым кристалловым гробом: он переливался всеми цветами радуги, но заключенной в нем фигуры человека не было видно.

Я попытался отколоть несколько кусков от растрескавшейся поверхности второй призмы — той, в которой лежал старик; в случае чего, — думал я, — пусть лучше пострадает он, нежели моя невеста. Но это был напрасный труд. Трещины не шли вглубь, и кристалл все-таки продолжал оставаться сплошной, неделимой массой.

Казалось, никакая человеческая сила не в состоянии сладить с этой твердой массой.

Но ведь я обладал более чем человеческой силой!

От пятидесяти часов оставалось всего около часа!

Открыв крышку своего хронометра, я сел возле гробов и стал следить за минутами.

Серная нить должна была догорать. Как только огонь дойдет до выступа, вокруг которого обмотана нить, тяжесть висящего патрона оборвет ее…

Наступали последние минуты!

Того и гляди, сгорит последний вершок нити, динамитный патрон полетит в бездну, взорвется при первом ударе о какой-нибудь острый край скалы, и в то же мгновение вспыхнет нефть; загорится подо льдом и все необъятное пространство, залитое горным маслом; обратятся в пламень миллионы миллионов гектолитров этого масла; распадутся земля, скалы и ледяные глыбы; разразится страшный ураган; перевернется кверху дном море, а я так покойно слежу за минутной стрелкой!

Но нет, чем ближе наступала роковая минута, тем беспокойнее билось мое сердце, тем сильнее давила меня тяжесть сознания, что я дерзновенной рукой вмешиваюсь в дело Творца.

А может быть, я, следуя инстинктивному желанию, служу лишь орудием для совершения Его воли?

Может быть, и так, а все-таки мне становилось страшно. Я готов был бежать к бездне и погасить нить, от которой теперь зависела судьба целой части Северного полюса. Но — увы! — было уже поздно.

Смертельный ужас смешался у меня с тем безумным желанием, которое, собственно, и побудило меня на это страшное дело.

Я прижался к холодной призме, заключавшей в себе женщину, и воскликнул:

— Если суждено мне сейчас умереть, то пусть я буду погребен вместе с тобой!

Каждая секунда стала казаться мне вечностью.

Бэби свернулась у моих ног и даже не решалась более визжать. Она вся трепетала, глаза ее беспокойно бегали и уши стояли настороже.

Я тоже, притаив дыхание, напряженно вслушивался.

Может быть, серная нить погасла? Может быть, испортился зажигательный механизм в патроне, и взрыва не произойдет?

Но вот кристалловый грот вздрогнул.

Сотрясение сообщилось сюда скорее звука взрыва.

Удар следовал за ударом, все усиливаясь и учащаясь.

Меня брала одурь.

Сообразить я уже ничего не мог и лишь механически воспринимал внешние впечатления.

От толчков все звучало вокруг меня. Звуки были тихие, необъяснимые, призрачные, если можно так выразиться. Они напоминали тот странный нежный звон, который слышится иногда при северном сиянии и издается, при восходе солнца, колоннами Мемнона в Египте; звуки отчасти походили и на свист, предшествующий буре, и на шум полета больших птиц.

Эти звуки исходили из пробуждавшихся к жизни мертвых кристаллов; каждый в отдельности был бы незаметен, подобно шелесту одинокого листика, но все вместе они постепенно разрастались в громкую и грозную музыку.

Через несколько мгновений эта музыка заглушилась страшными громовыми раскатами сверху и снизу.

Наверное, вспыхнула вся масса нефти в каменноугольной пещере, и поднявшийся вверху из отверстия кратера огненный столб оспаривает первенство у северного сияния и в одну секунду растопит горы вечного льда. Образовавшиеся потоки польются на низменные места, вынесут на поверхность остатки допотопных животных и затем снова перетасуют их, как было и прежде при каждом земном перевороте.

Весь материк должен был задрожать от подземных ударов. Пещера кита, понятно, наполнилась доверху морской водой; ледяные массы разносятся в осколки, и твердая земля отделяется от сковывавшего ее в течение многих веков кольца.

Нефть горит на воде, разрушая ледяные дворцы и крепости с их зубчатыми стенами и башнями — эти чудные создания не рук человеческих, а самой природы. Все трещит, грохочет, гудит и летит в море, возмущая его до самого дна и заставляя яростно подбрасывать к небу горы волн.

Нефтяной вулкан воет, пещеры ревут, море бушует, лед и базальтовые массы с гулом трескаются и осыпаются.

Сжатые между огнем и льдом моржи и киты тоже ревут в смертельном ужасе, а кристалловые призмы гудят и звенят.

Известно, что от сильных звуковых волн иногда лопается стекло, в особенности, если оно перед тем внезапно было охлаждено.

Но вот вдруг и кристалловая призма, в которой спала моя невеста, распалась целым дождем искрящихся и звенящих мелких осколков.

Я расставил руки и на лету подхватил выкинутую силой сотрясения из осколков кристалла девушку. Она была цела и невредима, то есть в том виде, в каком она, двести веков тому назад, заснула в кристалле.

Я забыл все, что происходило вокруг меня, забыл о гигантской работе разнузданных сил природы и всецело предался восторгу, вызванному во мне удачей моего безумного предприятия и подтверждением моих догадок.

Девушка, действительно, была не мертвая, судя по гибкости ее тела.

Да, эта девушка, заснувшая здесь до начала всемирной истории, была еще жива!

Я подумал, что старик, спавший рядом, быть может, не кто иной, как патриарх Ламек, а та, с которой я обручился без ее ведома — Нагама, дочь прекрасной Циллы.

Так я и прозвал их Ламеком и Нагамой.

Древние венгерцы верили в существование дев, возвращавшихся с того света.

Вот одна из таких дев и была теперь у меня на руках.

Я снес ее на мою постель.

К счастью, у меня было средство, которым еще в древние времена пробуждали мнимоумерших. Это средство — амбра.

Уже халдеям она была известна в качестве вещества, служащего для продолжения жизни.

Маги не раз возвращали, посредством амбры, к жизни людей, считавшихся умершими.

Таким образом была пробуждена спавшая целый год мертвым сном дочь Югурты.

Барух Гагеб боялся, что брат Сейм овладеет его троном, и потому приказал заживо похоронить Сейма. Маги, однако, только усыпили его на продолжительное время, а по смерти Баруха Гагеба выкопали из могилы, пробудили амброй и посадили на трон.

При осаде Сцигетвара улемы амброй же оживили мертвого султана Солимана, чтобы ободрить его видом оробевшее войско.